про lvl 4, тексты относительно крупных форм (да их два!)

22.11.2014 в 18:37

Пишет  ОК Альфина и Корнел:

ОК Альфина и Корнел. Этап IV. Часть 1

*.DOC || *.EPUB || *.TXT || *.FB2

СПИСОК РАБОТ

Потому что
События одной картины

Название: Потому что
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: миди (4237 слов)
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако, Савьюр
Категория: слэш
Жанр: missing scene, ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: нецензурная лексика, смерть персонажа, упоминание изменяющих сознание веществ. Авторы не призывают к употреблению веществ и вообще советуют от них воздерживаться.
Краткое содержание: Вспоминать прошлое — весьма порочная практика. И все-таки изредка Гуанако этой практикой занимается, потому что. Ну блядь. Потому что Савьюр.
Размещение: после деанона с разрешения автора

Савьюр — самая мягкая, лёгкая и лечебная из наркотических трав степи.
Гуанако испытывал её воздействие на себе не раз, и не два, и даже не три, а много-много больше, потому что попробуй проживи в Порту столько и ни разу ничем не обгасись. И потому хорошо знал, как именно савьюр влияет на организм.
Только когда попал на Колошму, не мог предположить, что не только о траве так можно. Точнее — о траве можно и так, а вот про Савьюра (самую мягкую, лёгкую и лечебную из единиц госаппарата) не хотелось думать. Просто потому, что это всё уже в далёком-далёком прошлом.
Но иногда, конечно, накрывало, вот как с Диминой патентованной наркотической бодяги, которая, если выпить больше трёх стаканов, нехило размазывала сознание по полу, как маслице по куску хлеба, тонким слоем. И ведь Гуанако и не хотел столько пить, но как-то оно само пилось, и все в каморке Святотатыча уже перепились — на радостях-то после чумы — а он сидел, как идиот, и таращился на папиросу в собственной руке. Дима что-то нежненько бубнил под мышкой (он всегда почему-то утыкается под мышку к Гуанако и оттуда бубнит), а Гуанако думал: Дима-то не знает про лечебные свойства савьюра. Точнее, савьюра как травы — знает, а вот...
И хорошо, что его мысли не в письменном виде, иначе возник бы вопрос: с какой буквы писать это слово.
Савьюр.

Гуанако на Колошму везли, смешно сказать, в грузовике — наверное, чтобы не пытался сбежать, леший их знает. Грузовик мотало по какому-то бездорожью, Гуанако мотало по кузову грузовика, и когда он несколько раз чувствительно приложился башкой, пытаясь усидеть, то перед глазами уже заплясало, и одновременно разобрало на поржать. Неужели те, кто его сажал, — учитывая обстоятельства — реально думают, что он попытается свалить? Он сам, дали бы волю, без штанов бы побежал на эту лешим драную Колошму, потому что лучше он на Колошме без штанов, чем он в штанах в Университете — но на поводке у Столичной гэбни. Впрочем, тогда на Колошме оказались бы некоторые другие лица. Вопрос наличия у них штанов в таком случае был бы спорным.
И как-то из-за этого вонючего грузовика вышло так, что степи Гуанако и не увидел. А интересно ж было до усрачки, какая она из себя. Впору заподозрить первый пункт в длинном перечне психологических воздействий.
Не дать посмотреть на степь. В натуре свинство!
В камере-одиночке окон тоже не было, и Гуанако снова обломался. Поэтому лёг на койку и отрубился, так устав после нескольких дней тряски в кузове, что, когда охранники пришли вести его на первый допрос, им пришлось бить его ногами, чтобы разбудить. И это не образное выражение. Гуанако, пытаясь продрать глаза, долго не мог сообразить: вроде и не ржёт, а тело сотрясается. Потом до разбуженного мозга докатились болевые импульсы, и многое стало понятным.
Когда вели на допрос, Гуанако всё крутил головой: вот уж что-что, а по тюрьмам он ещё не сидел. А любознательность-то не пропьешь, он знает, он пытался.
Разговор с охранниками завязать не вышло, и порхнул Гуанако птичкой в помещение для допросов, где сидела гэбня Колошмы в полном составе.
Савьюр сидел слева с краю, и наплечник у него был немного темнее, чем у Столичной гэбни — почему-то это было первым, что запомнилось.
Происходящее было всё еще было жуть как интересно Гуанако, поэтому он вежливо поздоровался и попросил закурить. Потом воды. Потом снять наручники.
Ничего из этого, разумеется, ему не предоставили, а начали нудеть, зачитывая какие-то бумажки, называя его не по имени, а «заключённый № 66563». Андрей и зачитывал, Андрей, леший его еби, Эдмундович. Потом уже Гуанако понял, что это такой метод блядского психологического воздействия. Обезличивание отнимает уверенность, а если постоянно долбить человеку, что у него нет имени, рано или поздно он и сам усомнится: а было ли оно, имя? Или, может, он накурился и воображает себе, что его звали как-то иначе и была у него иная жизнь, отличная от сидения в одиночке и издыхания от скуки? А на тот момент ничего о методах он не знал, а потому обезличивание прошло мимо него.
Савьюр — Юр Саввович, Начальник Колошмы — на первом допросе, помнится, довольно долго молчал, давая другим головам гэбни нудеть и бубнить, а потом мягко уложил ладони на стол, точно прикрывая несуществующие карты.
— Сергей Корнеевич, — Гуанако увидел, как дёрнулся Андрей, сидевший с правого краю: еще бы, столько «66563»-канья насмарку после Савьюрова «Сергейкорнеевича», — вы же понимаете, насколько косо слеплено ваше обвинение? Мы все знаем, почему вы тут оказались, попытка террористического акта — дело серьёзное. Кто-то в любом случае должен за него отвечать, если не вы — так кто-то другой…
Сергей Корнеевич сидел на стуле и понимал только то, что справа существует окно, за которым степь, но к окну надо ещё допрыгнуть, а попробуй допрыгни, если к стулу ты пристёгнут наручниками. Свербело в заднице аж до икоты: там, за окном, лился мягкий свет, какой-то уютный, ласковый, совсем непривычный. И Сергей Корнеевич, которому что-то там ещё вещали, пялился на кусочек неба, выцветший и теплый, видный в это окно — точнее, окошко, без решёток, но высоко расположенное. И, конечно, проебал всякие увещевания, завершив проёбывание логичной фразой:
— А дайте на степь глянуть, я ж её никогда не видел.
Помнится, Савьюр чуть улыбнулся, такой бесцветной полуулыбкой, не обращённой конкретно к Гуанако. Улыбка не содержала ни умиления, ни сочувствия. Пока остальная гэбня переглядывалась, Гуанако ждал ответа именно от Савьюра и глядел на Савьюра, и забавно было ощущать, что это привносит некоторый дискомфорт в общение трёх остальных голов, потому что Савьюр не участвовал в переглядках.
На степь ему глянуть всё-таки дали, как ни странно: сняли наручники, и Гуанако повис на скосе оконной рамы, цепляясь кончиками пальцев, и как повис, так и не отвисал минут пять, наверное, потому что помещение для допросов оказалось на втором этаже, и из окошка было видно стену, обегающую территорию тюрьмы, а за стеной колыхалась степь.
Наверное, за то Гуанако и влюбился в неё моментально, что степь — это то же самое море, только другого цвета и утонуть не страшно. Волнистые травы, юркие ящерицы вместо рыб (конечно, никаких ящериц Гуанако из окна не разглядел, но потом, в степняцком поселении, вдосталь насмотрелся на них), много-много пространства, до самого горизонта. Если бы Гуанако не отирался в Порту с самого малолетства, возможно, он бы не проникся до таких соплей. Но так получилось, что проникся. И проникался до упора, даже когда мускулы заныли, потому что отлипнуть от этого блядского окошка никак не выходило, и в итоге его просто оттащили охранники, посадили на стул и пристегнули обратно.
А в голове у Гуанако всё ещё плескалась мягкая, складчатая степь.
Конечно, гэбне это не понравилось: у них допрос, у них трубы горят подопрашивать, а он пейзажами любуется. Конечно, они выразили своё недовольство вербально, но степь от этого никуда не девалась, степь ждала за стенами Колошмы.
Гуанако тогда показалось, что Савьюру тоже нравится степь и не нравится вести допросы. Хотя потом, кажется, он понял, что действительно показалось. А может, нет.
Степь застелила мозги мягкими травами, и это, конечно, было хуёво. Первый допрос — он как первый секс, всегда немного неловкий, но навсегда остаётся в памяти. А самое главное — всегда знаешь теорию и безумно лажаешь на практике. Вот и Гуанако плавал-плавал по своей внутренней степи, кивал в такт качающимся травам, а когда очнулся — докивался уже чуть ли не до согласия поимённо назвать группу студентов, которым полагалось бы присоединиться к нему на Колошме и радостно впахивать на сборе твири. Пришлось спешно встряхнуться и уйти в несознанку.
Несознанка отличилась такой вдохновенной и безалаберной лажей, которую Гуанако — чего уж там, с перепугу — понёс, уходя от темы, что Савьюр даже поморщился, променяв полуулыбку на нахмуренные брови:
— Сергей Корнеевич, — он взглянул на Гуанако как-то почти сочувственно, но все же нет, — то, что вы говорите, не несёт совершенно никакой ценности. К чему это всё? Вы тут, они — там, оставим уже эти танцы…
«Оставим эти танцы». Сотни раз пересказывавшееся присловье Начальника Колошмы, влёт узнаваемое всеми, кто хоть пальцем коснулся дела Колошмы. Гуанако хмыкнул и изобразил ногами пародию на танцевальное па.
— …Оставим эти танцы. Сигарету?
— Две, — махом согласился Гуанако, не представляя ещё, на что, помимо табака, он этим соглашается. Но сигареты — это было хорошо, это покурить и без наручников, это значит передышку.
Наручники, кстати, с него так и не сняли.
Савьюр передвинул через стол пачку сигарет и зажигалку, присутствовавший охранник дал Гуанако закурить, и степь заиграла новыми охуенными красками.
— Я так понимаю, — Гуанако усмехнулся, пожевал сигарету и уронил пепел себе на тюремную робу, — вы хотите, чтобы кто-то отвечал за косо, как вы сами сказали, слепленное обвинение? Но оно же развалится, если кто угодно начнёт его дергать и разглядывать. Это, извините за неакадемичность сравнения, как плохо свёрнутая самокрутка. Всё высыплется, стоит взять в руки, хотя пока валяется на столе, выглядит нормально.
— Предоставьте другим заниматься вашим обвинением… — вякнул было Андрей, но Гуанако лениво отмахнулся:
— Мне есть резон заниматься моим обвинением больше, чем кому бы то ни было, не находите?
Савьюр чуть склонил голову набок, выражая заинтересованность. Гуанако почувствовал прилив вдохновения, который обычно называл «попёрло», и загнал сигарету в угол рта, возводя мечтательный взгляд к потолку:
— Если взглянуть на всё это здраво…
И полчаса разливался пташечкой, отчётливо понимая, что языком роет себе могилу, и продолжая размахивать им, как лопатой. Потому что если заткнуться, то гэбня опомнится. Если заткнуться, то они всё сделают сами, и Гуанако таки встретится тут с половиной своего контрреволюционного выпуска.
А ему — что они ему сделают? Выпустят? Да хуй там, он сам теперь отсюда никуда не уедет, потому что степь. Расстреляют? Опять же хуй, у них тогда не будет оправдания, не будет виновника. Столица подложила гэбне Колошмы неслабую кучу дерьма под ноги — даже две, и спереди, и сзади. Куда ни шагни, вступишь.
Вот и топчется гэбня Колошмы на месте, пока Гуанако докуривает вторую сигарету и вдохновенно ваяет себе статью, а то и четыре.
Чем первый допрос не был похож на первый секс — так это продолжительностью. Допрос явно был куда дольше.
В камеру Гуанако вернулся до неприличия довольным, потому что Савьюр сказал: «…и всё же, Сергей Корнеевич, ваша идея совместно доработать ваше обвинение звучит до абсурдного здраво». И полуулыбнулся, но уже не всему миру и не стене за спиной Гуанако.

Дима перестал бормотать и наконец отрубился. Гуанако настигло откровение на тему, как именно требуется употреблять папиросу у него в руке, и он приступил к употреблению. Осмотревшись, понял, что остался один такой стойкий. Кстати, помнится, пьянку начинало куда меньшее количество народа… но вот тут в памяти намечался пробел. Спишем его на бодягу с наркотой.
Поудобнее устроившись на кровати Святотатыча и вытянув ноги, Гуанако разрешил себе ещё немного повспоминать. Довольно порочная практика — копаться в том, что уже давно сгорело и твирью поросло, но это тоже можно списать на бодягу.

Чего списать на бодягу никак не получалось — так это того блядского факта, что Гуанако начисто, вот начисто не помнил, какой же именно анекдот он стравил на том злосчастном четвёртом допросе, какую байку рассказал, чтобы Начальник Колошмы рассмеялся. Конечно, в таких провалах в памяти Гуанако не признался бы даже под пытками Охровича и Краснокаменного (хотя тут снова спорный вопрос), но, с другой стороны, подробностей он никому и не рассказывал, а расшифровки записей с допросов давно уже сгорели. Утритесь, любители исторической истины!
Хотя вместе с любителями утирался и сам Гуанако. Блядский факт оставалось оправдывать только возрастом, но это был ещё более спорный вопрос.
Зато память прекрасно сохранила второй допрос, когда Гуанако немножко поартачился, потом немножко получил от охранника по почкам, потом снова немножко поартачился и получил предложение писать письма. Разумеется, с далеко идущими целями. Разумеется, с такими целями, достигать которых крайне не хотелось. Разумеется, предлагал Савьюр.
— …всего несколько писем, которые не будут вскрываться…
— За идиота меня держите, ёба? — Гуанако уже сумел разогнуться, но дыхание всё ещё капельку сбоило. — Как будто с Колошмы хоть что-то выходит невскрытым.
Гэбня неодобрительно молчала. Весь допрос молчала, как пришибленная, а говорил Савьюр, да еще изредка Андрей, леший его еби, Эдмундович порывался что-то сказать, но его Гуанако демонстративно не слушал. Просто так, из личной вредности.
— Сергей Корнеевич, все мы знаем, за кого вы сюда отправились. — Голос Савьюра был негромким и выцветшим. Он словно заучивал свои слова так долго, что успел потерять интонации и говорил теперь чисто из вежливости. — Вы всерьёз думаете, что таким способом мы пытаемся узнать адреса и имена ваших бедроградских… знакомых? Бросьте, ну в самом деле.
Ну да, конечно же. Список у них уже был. Андрей, леший его еби, Эдмундович наверняка прогнулся, списался с Бедроградом и всё выяснил. Андрей, леший его еби, Эдмундович занимался делом Гуанако в обход Савьюра и самого Гуанако, которые в начале допроса действительно обсуждали детали обвинения. А потом обсуждение свернуло на какую-то очень кривую дорожку, ведущую к удару по почкам.
Не от Савьюра, конечно. Савьюр ни разу не поднял на него руку. По крайней мере, гм, в официальные моменты. Савьюр даже голоса никогда не повышал. Это Андрей, леший его еби, Эдмундович решил применить силовые методы и дал отмашку. Довольно предсказуемо, о чём ему Гуанако и сообщил, после чего согнулся пополам, когда предсказуемый удар предсказуемо прилетел по почкам.
Начальник Колошмы, правда, это дело сразу пресёк: был у него пунктик насчет ненасилия. Сперва Гуанако думал, что это тоже метод воздействия, потому что когда на допросе в тюрьме не избивают — ну это что-то слишком хорошо. А потом подумал, что нахуя тут думать, если хорошо? А совсем потом бросил думать и начал паясничать и хамить, доказывая, что у него нет никаких знакомых, потому что весь Бедроград — его знакомые, потому что он там свой. Он вывалил весь свой репертуар ужимок и интонаций, потому что меньше всего ему хотелось писать письма бедроградским знакомым, снова — снова! — ставя их под удар. И пока паясничал, разглядывал от нехуй делать Савьюрову рубашку. Эту рубашку Начальник Колошмы позже наденет, чтобы в ней умереть от выстрелов собственного охранника. А пока рубашка была чистой, голубой и странно нервирующей чем-то незаметным, но непривычным. Далеко не сразу Гуанако разглядел манжеты странного кроя, и они его так изумили — ведь на заказ же пошито, наверняка, — что он немедля потребовал эту рубашку померить.
— Ну или хотя бы просто снять, — и нагло ухмыльнулся.
Начальник Колошмы не ухмыльнулся вовсе. Андрей, леший его еби, Эдмундович закатил глаза. Остальная гэбня, вовсе терявшаяся на фоне этих двоих, уже заебалась неодобрять и просто молчала. А Савьюр не отреагировал никак от слова «нихуя».
И тогда-то Гуанако стало стрёмно, словно смотришь, как кто-то стоит спиной к пропасти. И достаточно будет лёгкого толчка, маленького шажка, чтобы — не спасти. У Начальника Колошмы был взгляд выгоревшего, как степь, изнутри человека. Всего на секунду.
И Гуанако, ну разумеется, приспичило вытрясти из него хоть что-то живое. У него же, блядь, профдеформация, ему же надо, чтоб всем было хорошо.
Ох, блядь, чего он только не делал на следующем допросе. Разыгрывал спектакли, из шкуры лез. Упорно гнул своё, стараясь игнорировать блядское психологическое давление — а давил Начальник Колошмы профессионально, со знанием дела, тоже упорно и настолько равнодушно, мимоходом, даже когда снизошел до почти прямых угроз, что концентрироваться было всё сложнее. Справедливости ради надо признать, что всё это у него очень круто получалось, и временами даже брало за горло, особенно когда дело доходило до всяких там неудобных моментов.
Но Гуанако всё-таки добился своего на четвёртом допросе, и вот тут-то память отказывала нахуй.
Ёбаный стыд.

Папироса уже догорела, за столом кто-то раскатисто храпел. Дима сопел рядом, грея бок. Гуанако прикрыл глаза. Леший, вот на кой хуй он начал вспоминать такие древности? Прям хоть мемуары издавай, но нет, хватит с него ёбаного ПСС и этой блядской фразы про историографию. Всё, что мог, уже написал — потом, на Савьюровой машинке. Да и до машинки тоже строчил, как приговорённый (дурная шутка — лучше, чем её отсутствие!). «Письма из экспедиции» строчил, варианты сочинений на вольную тему, всякую хуйню просто потому, что надо было чем-то себя занять. Писал самому Хикеракли — серьёзно, прямо на белых мятых конвертах писал: «Всероссийское Соседство, Хикеракли лично в руки», ржал и запечатывал. Только потом узнал, что письма доходили.
Писал Начальнику Колошмы — тоже от нехуй делать. Потому что идиот. Потому что лишь бы поржать, а вышло… ну, как вышло.

Дефект блядского его организма — любить жизнь, какой бы жопой она ни повернулась. Любить вообще всё, что есть вокруг, безотносительно всяких там условностей и лиц. Гуанако даже твирь любил, ту самую, которая соперничала с ним в познаниях тайных мест Диминого тела (продолжая список спорных вопросов).
Короче, наверное, с Савьюром просто не вышло осечки на эту тему. Особенно когда он не выдержал Гуанаковских кривляний и тоже заржал. Вот тогда и всё, пиздец, приплыли. Архетипическая вертикальная иерархия.
Гуанако сидел после того допроса и никак не мог собрать мысли в кучу. Они разбегались, разлетались, как Портовые чайки, наглые и откормленные. Потому что не бывает, чтобы человек настолько глубоко себя закапывал в степную сыпучую землю — а потом улыбался и так менялся от одной улыбки, и всё менялось. Переворачивалось к хуям согласно общегосударственной псевдоидеологии (угадайте, кто ее написал?). Тогда-то всё это и началось.
А Колошма всё-таки была дурным местом. Степь была хорошим, а Колошма — дурным, иначе у Гуанако не случилось бы того припадка. А может, припадок случился после шприца, который всадил в него миленький-славненький Андрей. Тоже из личной вредности. У них с Гуанако вообще как-то не складывалось.
И вот валяется, значит, Гуанако на полу и вдруг видит, как гэбня Колошмы обсуждает ногами прелюбопытнейшие вопросы. Явно не вписывающиеся в общегосударственную идеологию вопросы. Вопросы, от которых снова появляется это стрёмное ощущение пропасти за чужой спиной.
Спасибо тебе, Святотатыч, за бесполезное в быту знание гэбенного тактильного кода! Хоть и поверхностное, потому что в пятнадцать лет бордельный инструктаж крепче застревал в голове, чем такая нудятина.
Обсуждаемые этим кодом вопросы имели непосредственное отношение к Савьюру и к Гуанако, точнее — к заключённому № 66563.
Блядство.
Какое же блядство.
Потому что просто нельзя, нельзя так легко толкать в пропасть человека, который едва научился улыбаться. И вдвойне нельзя — если это из-за 66563.
А Гуанако же патологически не умел не бояться за других. А вышло… как вышло. Разыграл спектакль, сочинил исповедь, попросил пистолет. Потому что не умел бояться за себя.
А Савьюр возьми и дай (пистолет, сперва пистолет, дурацкая пошлая шутка, ёба).
И ведь Гуанако не для хохмы приставлял его к виску и нажимал на спусковой крючок. Он умел стрелять и знал, что после этого бывает с мозгами, в которые попадает пуля. Он в самом деле был готов вот такой ценой сохранить равновесие, потому что… ну блядь. Потому что.
Слишком много этих «потому что». Потому что он до сих пор не научился признаваться себе в некоторых вещах.
Блядь.

Дима заворочался под боком, ощутимо ткнул локтем в рёбра и снова затих, но приятная дремота была безвозвратно утеряна. Недовольно почесав колено, Гуанако вздохнул. Не то уже отходняк, не то всё ещё приход. Вспоминать эту блядскую историю длиной в несколько месяцев и ценой в одну жизнь (пафосно, Габриэлю Евгеньевичу бы в какой-нибудь сопливый роман идеально вписалось, но уж как есть) он очень не любил, и обычно память с ним в этом соглашалась. Но не сегодня.

Только не сегодня, пожалуйста.
Столько раз повторенное заклинание не сработало один-единственный раз: когда Гуанако узнал о смерти Савьюра и наконец сумел связать два отдалённых выстрела и последовавшую панику по всей Колошме.
Когда Гуанако узнал, он очень, очень жалел, что пистолет Начальника Колошмы оказался незаряжен. А как бы всё было просто.
Не было бы ошалевшего охранника, излагавшего новости.
Не было бы камеры-одиночки, в которую его привели — в виде особой милости, блядское последнее психологическое воздействие.
На Колошме трупы сжигают, поэтому там нет ни морга, ни кладбища. А прах высыпают в степь, прямо в мягкие травы, и, по сути дела, когда идёшь по степи, по болотистой почве Колошмы, ты идёшь по костям сотен и сотен, безымянных и беззащитных, которые пропитали степную землю собой и своей безнадёгой.
Тело Савьюра — Юра Саввовича — положили на стол в свободной одиночке, всё-таки постремались класть прямо на пустые нары. А ну как потом пригодятся.
Этот эпизод своей, прямо сказать, идиотской жизни Гуанако особенно не любил вспоминать. Хотя бы потому, что вёл себя, кажется, как персонаж сопливых романов Габриэля Евгеньевича.
Колошма всё-таки взяла своё в его голове, замутила мозги шелестом степных трав, засыпала пеплом.
Как же было хуёво… Потом, конечно, сработало вытеснение — Гуанако не лох, у него Университетское образование, он знает умные слова! — но это тоже было потом. А тогда, в холодной одиночке, рядом с этим столом, было очень, очень хуёво.
Потому что нельзя терять то, что любишь. Потому что живут не для того, чтобы терять, а для того, чтобы любить и радоваться, пить и трахаться, и давать — непременно — жить другим.
(Тут должна быть дурацкая пошлая шутка, но что-то её не хочется думать. Потому что.)
Сложнее всего было соотнести тело в голубой рубашке и того Савьюра, каким он был вчера — почти свободного, почти счастливого, будто даже помолодевшего. Савьюра, два дня назад лично запиравшего изнутри дверь камеры Гуанако и разворачивавшегося к этому самому ёбаному (хотя нет, ещё нет) Гуанако с честной, настоящей улыбкой. Похуй на записывающую аппаратуру, она тут везде, — неужели это может помешать любить и радоваться, и всё такое прочее глагольное?
Дима — он, конечно, Дима, но тогда Гуанако не знал, что через полтора года проснётся и охуеет от того, что кто-то спит рядом на его же, извините, койке. Тогда Дима был в далёком Бедрограде, а Начальник Колошмы — Савьюр — был в одной камере с Гуанако. Гуанако его видел и, подчиняясь блядскому дефекту организма, Гуанако его… ну да, все поняли, короче.
Потому что это слишком сопливо звучит даже в мыслях, Габриэль Евгеньевич удавился бы на своих кружевах от зависти к высокому слогу.
С телом в голубой рубашке, по которой расплылись кровавые пятна — которую никто даже не удосужился сменить, — нельзя было делить убеждения насчет того, что вся эта структура должна работать иначе, и насчет того, что можно жить и радоваться. Тело в голубой рубашке не говорило «оставим эти танцы» и не предлагало сигарету, тело в голубой рубашке было каким-то неотмирным предметом.
И всё-таки — и вот тут пожалеешь, что у тебя присутствует высшая нервная деятельность — оно было Савьюром.
Тогда, наверное, Гуанако на некоторое время и подвинулся рассудком настолько, чтобы опуститься до целования мертвецов, а потом разъебать нары в своей камере. Что характерно, он сам не понял, как, — не голыми руками же разломал. Хотя, может, и голыми, потому что когда Андрей, леший его еби, Эдмундович предлагал подписать признание в убийстве, авторучка из пальцев выпадала. Больно было — пиздец, даже сигарету держать не мог.
Память — избирательная шлюха. Кассахская, очевидно, и только поэтому Гуанако с ней ещё дружит, а то давно бы ёбнулся, как Дима, не выдержав психологических воздействий.
Наверное, было бы проще, если бы была привычка терять. Но Гуанако обзавелся множеством порочных связей, татуировкой на лопатке, полным собранием сочинений — словом, кучей всякого дерьма, кроме вот такого полезного навыка, как привычка терять. Он не любил терять, он любил радоваться, как радовался степи, когда увидел её в первый раз.
Но в одиночной камере лежала потеря в голубой рубашке с манжетами странного кроя, и Гуанако до сих пор не знал, как он удержался и не ёбнулся окончательно.

Потеряв надежду уснуть, Гуанако сполз с койки и, перешагивая через бутылки и отрубившиеся тела (однако массовая пьянка вышла…), стал шарить в поисках жидкости, которую можно было бы употребить внутрь. Вот она, запоздалая месть за допрос Гошки. Хреновый приход от наркотической бодяги, вытаскивающий самую дрянь из кассахской шлюхи-памяти.
Найдя условно подходящую бутылку, он зачем-то посмотрел её на свет, нихуя не увидел и решил, что сойдёт. Запивая послевкусие бодяги, Гуанако думал о том, что сколько бы он ни вспоминал всю эту историю — леший, это даже не байка, потому что как байку её слишком стрёмно травить, — ничего уже не изменится. Мертвецы не воскреснут, не закурят и с тобой не потрахаются. Да оно, наверное, и к лучшему, потому что прошлое должно остаться в прошлом.

Когда они с Димой дошли до степняцкого поселения и пристроились там жить — думали отсидеться, а вышло целых семь лет, в течение которых Гуанако был сопливо-романно-счастлив, — у них не просто так сложилась горизонтальная, для разнообразия, иерархия «доктор — шаман». Ну, Диме сам леший велел степняков пользовать, хотя этот незабываемый опыт — тоже спорный вопрос. А Гуанако выбор профессии вообще как нехуй совершил. Где надо много и загадочно пиздеть — это работа для него.
В число обязанностей шамана входило воскурение наркотических степных трав и вещание сквозь дым всякой хуйни. Степнякам нравилось, как Гуанако перенял мастерство у тамошнего шамана — древнего деда, всё никак не собиравшегося помирать, потому что степь не велела. А как Гуанако объявился — велела, видимо. Наверное, не только Гуанако нравилась степь, но и наоборот.
Дед радостно откинулся, вакансия освободилась, и Гуанако принялся воскурять и пиздеть. По сути, это было не сложнее, чем читать лекции в Университете. Одинаковые восторженно-тупые лица, одинаковое чувство окрыляющего вдохновения, результирующее в жуткую чушь. И — возвратившееся наконец в полной мере умение любить всё, что видишь. Потому что.
Потому что вокруг — мягкая волнистая степь, в которую можно нырять и не бояться утонуть.
Потому что вокруг — никого, кто бы нарушил эту ёбаную гармонию; край света и целых семь лет.
А ещё одно «потому что» — но тут совсем уже ёбаный стыд — потому что у степняков очень своеобразная, но местами крутая вера. Гуанако развалил к хуям свою же кафедру истории религий, он разбирается, что круто, а что нет.
Верить, что всё умершее возвращается в степь, — очень круто.
Когда ты умрёшь, твой пепел посыплет волнистые бурые травы, сплетётся с их корнями и прорастёт, давая жизнь новой волнистой траве, и это круто. Если можно прорасти травой, тогда потерь просто нет — то, что уходит, снова возвращается в другом виде. И твирь, и белая плеть, и савьюр — всё это часть степи, а значит — часть этого гигантского и нескончаемого круговорота.
Гуанако отчаянно-сопливо хотелось в это верить.
Потому что.

Часть 2

@темы: почитать, окАиК, Чума

---

про lvl 4, тексты относительно крупных форм

22.11.2014 в 18:34

Пишет  ОК Альфина и Корнел:

ОК Альфина и Корнел. Этап IV. Часть 2

*.DOC || *.EPUB || *.TXT || *.FB2

Название: События одной картины
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: миди, 5346 слов
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: ОМП/ОЖП
Категория: гет
Жанр: занавесочная история, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа. Авторы не призывают к разнообразным массово-вредительским действиям и советуют от них воздерживаться.
Краткое содержание: "В государстве великих возможностей власть непублична. Простым людям не полагается о ней задумываться в принципе". Но так ли это?
Размещение: нет

1.
Самые желтые листья лежат на истфаковском крыльце в сентябре.
Истфак БГУ им. Набедренных – место символическое и значительное. Особенное. Уникальное. Дело тут не только в Революции, хотя не может не быть особенным образовательное учреждение, соединившее когда-то столь разных молодых людей в легендарный Революционный Комитет. Дело в чьей-то детской мечте.
Евгений был с младшеотрядских лет зачарован истфаковским крыльцом (с колоннами!), истфаковскими студентами, густо это крыльцо облеплявшими и пускавшими в какое-то свое, истфаковское небо клубы сигаретного дыма. Даже сеть переулков, где кипела настоящая студенческая жизнь и где до поступления ему случилось побывать всего дважды, грезилась ему по ночам. Эта жизнь, думал Евгений, похожа на сон, в котором всё одновременно настоящее и абсолютно невозможное в настоящем. Он влюбился с первого взгляда – увидев старинный витраж; с первого вдоха – попробовав густой и мутный дым.
Первый учебный день Евгений привыкал к тому, что теперь он сам принадлежит к этой ирреальности целиком и полностью. О, как склонны люди по неразумию создавать идеал и влюбляться в него, – думал он. – Вместо этого раскрыли бы лучше пошире глаза на данность! Следуя собственному совету, Евгений раскрыл их – и чуть не ослеп от блеска сентябрьского солнца на тонкой оправе очков, на серебре старинных колец, коими были унизаны пальцы, нервно потиравшие висок. Завкаф Онегин шелестел еле слышно с кафедры о чем-то своем, но аудитории было наплевать, о чем именно: студенты жадно пожирали завкафа глазами. Евгений удивлялся потом, как же так – разве не должен преподаватель увлекать, поражать широтой мысли и познаний, прививать любовь к науке, а не к собственной персоне?
А потом столкнулся как-то с Габриэлем Евгеньевичем в коридоре, опаздывая на пару, и тот окатил его отстраненно-усмиряющим взглядом, проигнорировав сбивчивые извинения. С того мимолетного столкновения Евгений смирился и послушно впадал на завкафовых лекциях в состояние транса, охватывающее всю аудиторию по мановению тонких и длинных пальцев у виска.
Второй день был примечателен явлением двух очень непохожих людей в очень полосатых свитерах, значившихся в расписании как Охрович и Краснокаменный. Они промчались к кафедре, громыхая какими-то загадочными предметами в брезентовом мешке, одинаково оперлись на нее руками и одинаково радостно оскалились.
– Первый курс истфака!
– Юные, неиспорченные души!
– Мы исправим это. Мы не можем допустить, чтобы наше будущее оказалось в столь чистых руках, не несущих следов тяжелого труда.
– Разумеется, мы имеем в виду будущее Университета и Родины в целом, ибо ради чего же еще стоит трудиться?
– Тяжело трудиться.
– Начиная с завтрашнего дня.
– А сегодня мы начнем с азов.
– С самого начала.
Они закопошились в своем до верху набитом мешке и тут же грозно выпрямились, одновременно хрястнули по кафедре настоящими хлыстами и в голос завопили:
– Бордельный инструктаж!
Первый курс подпрыгнул на скамьях, Охрович и Краснокаменный поманили пальцами жертву с последнего ряда и ловко обернули концы хлыстов вокруг жертвенного горла, на манер ошейника. Евгений успел только подумать, что даже бордель должен быть особенным и значительным, ведь, как известно, историческая преемственность, символика, собаки и мальчики Йыхи Йихина... а дальше мысли вытеснила необходимость внимать и запоминать, а лучше – записывать. И зарисовывать.
Ах, если первая детская любовь перерастает во влюбленность, а потом укрепляется в настоящей (невзрослой, еще чего! настоящей) любви, в мире прибавляется света и умирает один фаланга. К осени 1883 года и третьему курсу Евгений твердо знал, что любит он две вещи: Университет и Томку.

2.
– Вот смотри, до Революции люди практиковали живорождение. Чтобы завести ребенка, требовались мужчина и женщина вместе, и еще не факт, что получится. Хм, а еще «семья» – это одна мать, один отец и ребенок... Или два, или еще больше! Можешь себе такое представить? Женщина сама! рожает! ребенка или даже нескольких, и никакого разрешения, и очереди не надо! Да это же фантастика, это... это совершенно другое устройство общества, гораздо более жесткие социальные связи, прочность структур!
– Да, да, а еще – изначальное неравенство, – Томка не разделяла его научного энтузиазма. Она не с истфака, она социальный работник, ей важно здесь и сейчас, а не когда-то давно. – А еще в отрядском учебнике писали, что рождаемость к Революции здорово упала, и эта твоя фантастика была в нехилом кризисе.
Евгений принялся объяснять, что восхищает его отнюдь не неравенство и не кризис рождаемости, а обусловленная живорождением ментальность и кардинально другая роль женщины в тогдашние времена, что надо абстрагироваться от настоящего, изучая историю, что вообще-то наука не занимается оценкой явлений, а только всесторонним их изучением. Томка слушала, кивала, грызла карандаш и всякий раз примеряла исторические факты на современную жизнь, удивляясь несуразности получившегося чучела.
У Евгения даже имелась своя теория (которой он втайне гордился и одновременно стеснялся) о том, почему дети воспитываются в отрядах, а родителей видят по выходным и праздникам. Из записок Золотца он уловил, что отношения всесильного хэра Ройша с собственными родителями были, мягко говоря, натянутыми, а проще говоря – он был бы рад не видеть их ни по выходным, ни по праздникам.
Они познакомились еще в отряде, и Евгений удивился тогда несуразности томкиного имени. Кем же надо быть, чтоб назвать девочку Тимофеей? Помнится, он сначала думал, что «тимофея» – это такое очень революционное деепричастие, означающее очень значительные (подробностей детям знать не положено) обстоятельства действия. Ага, он еще думал, что твиревую настойку так назвали из-за злоупотреблений Твирина крепким алкоголем, и он такой страшный был, потому что пил, как старый пират, и всегда расстреливал с похмелья. Евгению не раз становилось стыдно впоследствии за свои детские представления о всяческих номенах.
Однажды ночью, мысленно продолжая один из кухонных разговорах о дореволюционных «ячейках общества», он миг задумался: изменилось бы его отношение к Томке, живи они лет на семьдесят раньше? Это было ужасно непрофессионально. Прямо-таки предосудительно. Кое-кто бы не одобрил таких мыслей и выразил бы свое неодобрение угрожающим щелчком хлыста. Евгений прислушался к ночной тишине и с легкостью во всем теле выпрямился на стуле.
Нет, не изменилось бы. Неважно, кто ты и когда ты живешь, и что за институты социума образуют твою судьбу, если говорить о любви. Наверное, только на нее и не влияют всякие сложные общественные конструкции.
Он никогда не осознавал, как важно в нашем государстве, обеспечивающем фактическую самостоятельность и независимость каждого, знать, что тебя просто ждут вечером домой. Возможно, именно это семьдесят лет назад называли «семьей».

3.
В самом начале семестра Университет развил бешеную деятельность странного свойства. Евгений не раз натыкался в коридорах на странную личность в очках и попугайских рубашках, чьи предпочтения в расцветках одежды могли бы свести с ума кого-то менее стойкого или навести на мысль о новейшем движении протеста против... чего-то. Не то чтобы всякие экстравагантные личности сильно выбивались из общего образа (по части внешнего вида Охрович и Краснокаменный дали бы этому попугаю сто очков форы), но все-таки волосы на загривке при встрече вставали дыбом. Будто в красных подтяжках таилось нечто.
После отменно нудной лекции доцента Пляцкина о росских политических формах эпохи среднеимперского периода Евгений проснулся от чувствительного тычка в бок.
– Сейчас в актовом зале будет выступать какой-то хрен! – сосед по скамье, Лаврик, азартно распихивал вещи по карманам и готовился стартовать. – Охрович и Краснокаменный только что заходили, а ты все дрыхнешь. Обещали сенсацию, ага, научное открытие тысячелетия, они даже эту личность приводили показать!
Если Охрович и Краснокаменный кого-то приводят, речь в ста десяти процентах случаев идет вовсе не о науке. Они же страшно ревнуют внимание аудитории ко всяким околонаучным личностям. Тем не менее, Евгений чувствовал всеобщее воодушевление кожей, пока шел за Лавриком к залу, где уже было не протолкнуться.
«Какой-то хрен» оказался тем самым типом в попугайских рубашках и невозможно красных подтяжках. По совместительству – медиком, выпускником БГУ по фамилии Борстен, который открыл в Вилонской Степи знаменитый культурный памятник времен давно почившей Империи и сейчас любезно приглашал Университет вцепиться в него всеми научными конечностями. Исторической и медицинской, если точнее.
Какая завязка для масштабного авантюрного романа!
Актовый зал бурлил, как реактивы над спиртовкой, волны студенческого восторга перехлестывали за края слишком узкой мензурки. Кто-то кричал, прыгал, обнимался, чуть ли не падал из окон. Бесформенная толпа желающих поехать-вилонский хуй-да-да-непременно-поехать-микрофлора-грязь-охуенно.
Наверное, он забыл поставить будильник и уже безбожно опаздывает на пару доцента Пляцкина. Какой-то отвратительно долгий сон, разумеется, бредовый, состоящий из эманаций бессознательного, или подсознательного, или как там писал мистер Фрайд, светило начала века?
Потому что так не бывает.
Так вообще не бывает. Не бывает, что на голову сваливается странная и загадочная личность, бродит по истфаку несколько дней, а потом достает из волшебного мешка Хуй, скопцов, какие-то травки, биологические культуры и вот так широким жестом вываливает на университетскую кафедру. Желающие могут даже пощупать, попробовать на зуб и облизать. Это фантастическое везение, чтобы на твое студенчество выпала такая возможность – целый семестр провести на сенсационном объекте и заниматься историей не по книгам и унылым музейным коллекциям за стеклами, а по-настоящему. Скажите, где поставить подпись, и забирайте со всеми потрохами!
А лучше скажите, что это такая масштабная шутка в университетском стиле, и таких чудес в жизни не бывает. Евгений-то знает, что не бывает, а еще ему вместо интереснейших находок в этой Степи почему-то мерещится оскал на волчих мордах, украшающих барельефы зала и капители его колонн. Тут слишком душно и слишком много людей, им это должно не нравиться.
Забросив сумку с материалами для не актуальной больше курсовой на шкаф в какой-то аудитории, Евгений в задумчивости брел домой в осенних сумерках. Мысли вертелись около экспедиции, но как-то бестолково и вяло. Даже обидно. Вот ты мечтал быть историком, совершать открытия, работать с источниками, вот ты мечтал на всю жизнь остаться в Университете, и тут тебе – имперская Башня, скопцы, настоящие, живые, живейшие скопцы, все карты в руки! Пиши, копай, работай, открывай, только и успевай записывать. Так что ж ты не радуешься, леший тебя дери?! Что не прыгаешь выше головы – ведь именно ты больше всех это любишь, это твои мечты исполняются на глазах – что не ставишь подпись первым?
А вот не верится, что такие подарки просто сваливаются с неба. И самому от себя тошно, что не верится.
Какой мерзкий сон, вроде проверки на вшивость: поверишь в реальность открытий Борстена – и ты фантазер и эскапист, а не серьезный человек; не поверишь – значит, не поверишь Университету, который поручился за этого Борстена, а неверие отравляет любовь... да и не любовь это уже получается.
А если это не сон?
Бедроград шуршал желтыми листьями и расклеенными повсюду плакатами, оповещающими граждан о скором юбилее Большого Переворота. Граф Набедренных, одухотворенно взиравший с такого плаката на переименованный в свою честь город, не упустил бы случая поехать в экспедицию к скопцам. Очень они его привлекали, как известно.
Томка сидела, погруженная с головой в содержание каких-то бумажек.
– Представляешь, они хотят, чтобы все фейерверки вылетали одновременно, перекрещивались в воздухе, а потом расцветали орхидеями в звездном небе! И как мы это сделаем, по всем расчетам...
Она заерзала на стуле, укусила карандаш и покосилась на огромный мешок под столом. Все еще оставаясь мыслями в актовом зале, Евгений не сразу сообразил, о чем она говорит, но Томка тараторила дальше:
– ...еще куча всяких дополнительных источников света и лешина дюжина проводов из одного гнезда, а Баррикада Игнатьевна предложила раскрасить уличные фонари под деревья... Фейерверки только-только привезли из Столицы, европейские, новейшие, никто еще не запускал, говорят, технология еще не проверена до конца... Они у тебя полежат до послезавтра, хорошо?
– Это – новейшие фейерверки? – удивился Евгений, развязывая горловину мешка. Там действительно темнели какие-то продолговатые штуковины. – И тебе так просто их дали домой?
– О, – фыркнула Томка, – это Баррикада. Вообще-то им полагалось бы храниться у завхоза, но он на больничном со вчерашнего дня, а без него Баррикада боится оставлять их на складе. Говорит: «Душенька, у нас в сторожах – сплошные хулиганы и отморозки, они ночью фейерверк запустят и весь город перепугают, юбилей насмарку». Вот и пригнала их сюда с мешком, вроде как под мою ответственную ответственность. Знаешь, что плохо? Я, похоже, простыла сегодня на этом поле, как бы не заболеть в юбилей, Баррикада не простит...
Евгений провалился в какое-то мутное отупение, когда мир воспринимается словно через толщу воды. Он видел, как Томка сгребает со стола бумажки, машет рукой и уходит к себе в соседнюю квартиру. Он знал, что затея Борстена с экспедицией не кончится добром. Чувство было такое, словно он сидел на ободе огромного колеса и знаел, что вот сейчас оно начнет оборот – и он полетит вниз и будет раздавлен.

4.
Во вторник Университет бурлил, студентам делали какие-то прививки от степной заразы, повсюду стояли койки, очереди и запах медикаментов, а еще – металлический привкус крови.
Как на поле боя, подумал Евгений, проталкиваясь к перечеркнутому красным карандашом расписанию, которое знаменовало собой отмену всех лекций в связи с подготовкой к экспедиции.
Сам он все-таки встал 178-м номером в длинную очередь на медосмотр, хотя сомнения, которые начали грызть его еще вчера, никуда не ушли, оставаясь тяжестью в голове и холодом в руках.
– А еще они совершают коллективные медитации, нажравшись особых синих грибов, – вещал какой-то знаток скопцов, восседая на подоконнике в окружении первокурсников. – Собираются в круг, курят какую-то степную траву и погружаются в глубины себя. Типа, грибы плюс трава обеспечивают тебе прямой контакт с трансцендентным, ты сидишь и видишь глюки, запоминаешь, а потом все просыпаются и по очереди рассказывают. Да, суть в том, что если ты в одиночку будешь медитировать, откровения в твоих глюках не будет, божество снисходит только ради большой толпы страждущих, на то оно и божество. Эта медитация у них раз в год, и полгода ты к ней готовишься, усмиряя дух и постясь, и еще полгода от нее отходишь, опять же, усмиряя дух и постясь, дабы не загордиться и не свихнуться от сознания, что тебе высшая сущность открыла великую мудрость...
Интересно, сейчас у них подготовка или отходняк?
Очередь двигалась небыстро. Евгений успел прослушать еще массу историй о жизни, быте и верованиях скопцов, вставить свои ценные комментарии, поспорить о причинах падения Империи и уронить доску объявлений, неудачно на нее облокотившись. В толпе студентов, фонтанирующих идеями и восторгом, он почти поверил, что все будет: и медитации, и скопцы, и артефакты – там, в подземельях Башни – и раскопки, и много-много дней в Степи. Когда он дошел до хмурого аспиранта с медфака, день уже перевалил за середину.
– Аллергия есть? – буркнул аспирант, готовясь поставить прочерк и спихнуть бланк в кипу «годных к экспедиции».
– На вишню, собак и твирь, – сообщил Евгений.
– Как это на твирь? – встрял какой-то нервный преподаватель с медфака, нервно искавший в бардаке на столах чистые шприцы.
– Ну вот так, – пожал плечами Евгений, – в детстве в реанимацию попал, из-за того что твирь была в лекарствах от простуды. Полная непереносимость.
– Негоден, – в один голос припечатали аспирант и нервный человек в зеленом костюме.
– В Степи, считай, твирью только что не подтираются, и студентам мы твирь колем обязательно, иначе не выработается иммунитет, – объяснил аспирант, подписывая заключение. – Не повезло тебе, что уж тут делать... Следующий!
Когда ты сомневаешься и не веришь в чудо, это одно. А когда тебе сказали, что ты биологически негоден к чудесам, это другое. Это уже навсегда.
В Вилонской Степи будут копать и исследовать еще два поколения выпускников и студентов БГУ как минимум. А кто-то будет сидеть в городе и писать про институт семьи дореволюционного общества, потому что у кого-то полная непереносимость твири, и этот кто-то не сложил два и два – Степь и травки, которые в ней родимой растут.
Что уж тут сделать?
Можно разбить голову о сломанную батарею, например. Чтобы не думать, что эта дурацкая аллергия – она специально, как наказание за вчерашние сомнения и неверие. Глупости, аллергия врожденная, но как тут не разбить голову?
Ноги сами принесли его к муниципалитету. Конечно, все заняты подготовкой юбилея и расчетом фейерверков, но вдруг удастся выловить Томку и поговорить. Или просто притвориться кабинетным фикусом, благо Баррикада позволяла иногда ждать Томку в кабинете. Обязательно нужно рассказать о скопцах и обо всем, что творится у него в голове со вчерашнего дня. Томка всегда умела повернуть ситуацию под новым углом и найти какое-то простое и хорошее решение, а еще убедить Евгения, что все на самом деле не так плохо, как он сам себе надумал. Вот кто отлично подходит к своему делу – умеет дать полезный совет и заразить своим оптимизмом.
Хотя, наверное, помогает само решение рассказать о своих страданиях кому-то близкому. Проговоренные вслух, они утрачивают половину власти, как кошмары при свете дня, оказываясь такой глупостью, о которой и говорить-то было стыдно с таким надрывом.
Даже если этот кто-то близкий ничего не понимает в предмете страданий.
Евгению сегодня повезло: в холле муниципалитета он наткнулся на Баррикаду Игнатьевну, непосредственное Томкино начальство, женщину средних лет и внушительных габаритов, полностью соответствующую своему имени.
– Явился?! – Из-за этого аврала она и была несколько не в духе. – Поздно спохватился, голубчик! Увезли с обострением час назад.
– Что увезли? – сначала он решил, что его с кем-то спутали.
Баррикада закатила глаза и наверняка произнесла про себя тираду о всяких там работниках науки, которые сварят ботинки вместо супа и революции не заметят. Она часто читала Евгению лекции о том, что ему следовало бы или прекратить грезить наяву, или устроиться к ним в отдел штатным фикусом, все равно, мол, сидит тут и переводит рабочий кислород.
– Ну, ты там совсем заучился, – Баррикада посмотрела неожиданно грустно. – Говорю, Томку увезли в больницу. Час назад. С острым ОРЗ.
Она говорила вчера, что простудилась, пока что-то там делала с фейерверками. А кто-то был так занят мыслями о невозможности Борстена и скопцов, что пропустил это мимо ушей. И сегодня хотел облегчить душу, вывалив на больного человека черте что.
Отличный друг, товарищ и брат.
Баррикада тем временем смягчилась еще больше и посетовала на повальную эпидемию простуды.
– Вчера завхоз, сегодня вот Томка моя и секретарь из жилищного отдела, бухгалтер изо всех сил сопли гоняет. Но этому только бы не работать, здоровее меня будет, хмырь волосатый. Что ж это такое, леший! Как юбилей Переворота, так некому готовить, все болезные, видите ли. Я сегодня с объекта Томку отправила домой лечиться, а оказалось, что она до остановки не дошла, свалилась, люди скорую вызвали! Если все будут в больницах лежать, кому работать?.. А, ты все равно не работаешь, я тебе адрес больницы напишу, пойди спроси, что ли...
За последние сутки Евгений устал удивляться, не верить и бесконечно корить себя за неверие, невнимание и прочие непростительные пороки. Он виноват, что не заставил вчера Томку выпить хоть какое-то лекарство. Ничего, теперь, раз у него аллергия на твирь, появится куча свободного времени вместо подготовки к экспедиции. Можно даже и правда пойти работать фикусом, когда Томка поправится. А сейчас просто пойти и сказать, что она для него самый близкий – чего уж там, единственный! – друг и что он ждет ее домой.
Больница находилась на окраине Бедрограда, между старым парком и новыми районами, в перестроенном здании бывших казарм Петерберга. Внушительное серое здание, в тени перед которым даже трава не росла. Выливают они всякую дрянь из окна, что ли...
Разумеется, его опять никуда не пустили. День был на удивление стабилен.
– Вирусная инфекция, – развел руками местный врач, – пока нельзя. Оставьте телефон. Если что-то изменится, вам позвонят.

5.
Серые, серые коридоры и стены, серые от недосыпа лица, серый утренний Бедроград. Евгению позвонили из клиники, где лежала Томка, и сказали, что положение изменилось, нужно срочно приехать.
Весь путь до серой двери он проделал в каком-то липком тумане, мысли в голове спутались и тоже текли медленно и липко. Конечно, она не может быть в тяжелом состоянии три дня. Ей стало лучше, и она позвала его, это же так естественно, правда?
А сам Евгений за последние дни вообще плохо соображает, теперь они с Баррикадой, считай, вдвоем работают, еще четыре ОРЗ только в отделе. Евгения, по правилам, нельзя было вербовать устанавливать фейерверки, но в такой ситуации выписали какое-то специальное разрешение, оформив задним числом. Никто не вникал, просто гоняли в хвост и в гриву с расчетами и молотком.
Он тоже не вникал, послушно работал руками, что-то носил, куда-то бегал с бумагами, а сам все время проводил в воспоминаниях, будто прокручивал собственную жизнь заново, наблюдая со стороны.
Два года назад какой-то выживший из ума девяностолетний гражданин отказался переселяться в новый дом из старой развалюхи. Тогда как раз строили новую ветку для автопоезда, и пресловутая развалюха находилась как раз на будущих путях. Ее должны были уже месяц как снести, но Томка упросила подождать. Никто не мог понять, почему нельзя переместить гражданина мягкой силой, как подобает работникам госаппарата, зачем ходить каждый день и уговаривать, как маленького ребенка.
– Этот дом видел Революцию, – прошипел дед из-за цепочки и захлопнул дверь перед томкиным носом. – В этом окне стекла дрожали во время расстрелов! Я всю жизнь тут прожил, а вы хотите, чтобы тут ходил какой-то паршивый автопоезд?!
Дверь ничуть не приглушала его голос, а в стене у потолка зияли внушительные дыры как бы не со времен тех самых расстрелов; похоже, дому оставалось совсем чуть-чуть до того, чтобы благополучно развалиться самостоятельно. Евгений попытался об этом сказать, но был немедленно прерван обоими.
Томка поскреблась в дверь:
– Послушайте, я вас понимаю, правда. И вот он тоже понимает. Но ведь Революция давно закончилась, а ее целью было всеобщее благо. Для всеобщего блага тут хотят проложить рельсы, а в обход - не получается. Почему вы так не хотите дать городу еще один автопоезд? Ведь все уже уехали, мы ждем только вас...
– Да не в этом дело! – Евгений вдруг разозлился на нее. Переговоры тянулись уже полмесяца и всегда в одном ключе. Сейчас дед скажет, что дом – это его кровь и память, а молодым не понять и вообще они не видели настоящей жизни и не понимают ее цены. А Томка расстроится и просидит весь вечер у окна, думая о расстрелах и семидесяти годах после, с которыми она бессильна спорить. – Просто она вас жалеет и хочет, чтобы вам было хорошо. Вообще-то государство делает все возможное, чтобы вы жили не в этом... реликте, а в нормальном доме, и чтобы вам удобнее было передвигаться, при помощи автопоезда же! И ведь вас выселят, а линию проведут. Уже все подписано и запланировано, успокойтесь, наконец!
Томка отошла от порога, уронила руки, растерянно посмотрела на него неверящими глазами. Внутри зашевелилось холодное гадкое чувство. Да, это было резко, но сколько же можно нянчиться? И разве он сказал неправду? По-особенному громко щелкнула, открываясь, дверь.
– Вот так и выворачивают историю кишками наружу! – выпалил жилец, задыхаясь и судорожно сжимая рукой косяк. – Думаешь, кто еще тебе скажет правду о том, что здесь было?! Думаешь, в лубочных книжках про Революцию сказано все, да? Через слово плюетесь: «Революция», «Революция»... Выкормыши печные!
Можно было остаться и доказать, что на истфаке говорят почти всю правду, даже неприглядную, даже отвратительную на вкус. Было крайне обидно выслушивать обвинения в том, против чего они выступали. Получалось, что хочешь помочь – но делаешь гораздо хуже. Всем. Они просто молча ушли.
Томка потом неделю разговаривала через силу, не ходила больше к старику и не упоминала о нем, но холодок чувства нечаянной вины остался с Евгением надолго. Он и сейчас думал, что был тогда прав, а еще знал, старик и Томка друг друга понимали вполне, а вот он там оказался один. Можно ли любить дом, кучку разваливающихся бревен, семьдесят лет назад видевших (слышавших?) расстрелы?
Теперь он очень хотел попросить у всех троих прощения.
Больница выросла из тумана, отодвинув прошлое в сторону.
Синевато-серый дежурный врач быстрым и сухим шагом преодолел коридор первого этажа.
– Молодой человек, сюда нельзя, инфекционное заболевание, попрошу вас...
– Но мне позвонили, Томка... Тимофея Птенчикова, ей стало лучше, да?.. Я... – Евгений стиснул руки в карманах. Врач посмотрел на него не меняясь в лице, но Евгения вдруг затопило всепоглощающее сострадание: к синеватому и серому от усталости дежурному, к пациентам в этой части, к университетским студентам на бордельных койках, к Охровичу и Краснокаменному (да, а никто не думал, что они тоже не против толики сострадания?) в том же борделе, ко всему промокшему Бедрограду, где разразилась невиданная вспышка ОРЗ. Какой банальный диагноз, право слово, от него даже нельзя умереть.
– Инфекционное заболевание, кремация. За документами в кабинет 306, второй этаж налево, – в руку Евгения ткнулась бумажка-пропуск.
Во Всероссийском соседстве от ОРЗ НЕ УМИРАЮТ
Не Умирают
не умирают
Евгений поднялся по лестнице на три пролета. Серая краска облупилась и хрустела под ногами; немилосердный сквозняк тут у них, как вылечиться-то можно? Томка не установит свои фейерверки, а ведь она такая ответственная, кто бы что ни говорил. Даже лампочки здесь светят серым. Хороший, по сути, цвет: не обманывает ожиданий, не дает обмануться. Томка не узнает, чем закончилась эта история с Башней, она же Хуй, она же гнездо скопцов. Евгений уверен, она бы оценила, хоть и не с истфака.
Леший, какие фейерверки, какие скопцы, какой истфак! Зачем нужна история, если люди, вне зависимости от уровня развития общества, умирают одинаково – перестают дышать, улыбаться, говорить, приходить домой по вечерам! Зачем вообще все, если она больше никогда не придет домой – никаким вечером?
306 кабинет был пуст, никаких врачей и документов. Только стол, покрытый внушительным слоем городской пыли, такой же стеллаж и две трубки свернутых плакатов у стены, распахнутое настежь окно. Создавалось ощущение, что здесь никогда никого и не было. Баррикада бы не простила такой вопиющей безалаберности в обращении с казенным имуществом и неиспользуемой рабочей площади. В больнице было очень тихо и как-то мертво: безлюдные лестницы и коридоры, нежилые кабинеты, толстый слой пыли.
Сюда просто не могли привезти человека в тяжелом состоянии, это неправда, здесь уже давным-давно все умерли, а сам Евгений попал к ним по ошибке. Он прошел обратно к лестнице и зачем-то поднялся еще на этаж. В конце коридора мигнула красная лампочка: «Идет операция! не входить!». Как зачарованный, он двинулся к свету. Может быть, еще удастся хоть кого-то спасти?
На середине пути лампочка погасла, Евгений в нерешительности сделал шаг назад. Ему стало очень страшно и одновременно как-то ужасающе все равно. Откуда-то было известно, что человек в конце коридора умер, возможно, от того же ОРЗ. И его тоже не дождутся домой вечером, и кому-то позвонят, за его документами кто-то тоже придет в пустой кабинет. Или – не ждали, не позвонят, не придет?
Евгений прислонился к стене и сполз по ней вниз, скорчившись между стульями и снятыми плакатами. Если просидеть тут достаточно долго, можно просто забыть, кто ты есть, и превратиться в каменного грифона, и пусть вокруг умирают поколениями, ты же грифон, что они тебе? Просто перестать быть Евгением и стать грифоном, чего проще-то? Камень чувствует только дрожь пола от чьих-то усталых и серых шагов.
– ... а я тебе говорю, это их лажа! Лажа! не может быть, чтобы так и запланировали... это же...
– Семен Хореевич, вы же знаете, они там свои дела ворочают. А мы кто? Нам сказали: лечить вот этим. Мы и лечим. Не суйтесь в это дело, костей не соберете...
– Да причем здесь мои кости? Мои – причем, когда четверть населения перемрет от этой дряни за неделю?! Я знать не хочу про гэбни и про политику, я вижу, что вакцина не работает, надо бить тревогу, объявлять карантин, принимать меры!
Ключ стучал в замке двери, грифон-Евгений слушал разговор, переместившийся аккурат в то место за стеной, к которому он прислонился.
– Ну какие меры, какие меры, подумайте! Что – так и скажут, что запустили в городскую канализацию вирус, а лечить нечем? Они же в бедроградской гэбне не самоубийцы и не конченые психи.
– Нет, конченые. Свихнутые на власти. Ебанутые. Знаешь, куда их всех отправить надо, по-хорошему? А... – Стук ящиков, звон, бульканье. – Давай статистику анализов, посмотрим, почему не работает...

6.
Евгений не помнил, как вышел из больницы. Наверное, вышел, а не вылетел на крыльях, но какая разница.
Бедроград, как обычно, отстраненно шуршал листьями и плакатами, бросался под ноги стоящей посреди лужи скамейкой. Евгений сел на нее и посмотрел в мутную воду. Оттуда почему-то смотрел завкаф истории науки и техники Онегин, еще более бестелесный, чем в жизни. Смотрел грустно и серьезно, как всегда. Только не выделывался.
А ты думал, это обычная простуда. Думал, что никто не виноват.
Гэбня – это что-то из мира политики. Она есть, она работает, и благодаря ей каждый город Всероссийского Соседства может спать спокойно. Евгений знал, что у Бедрограда есть гэбня, конечно, но это было сродни знанию о том, что вода состоит из двух частиц водорода и одной – кислорода. Интересно, из каких частиц состоит вирус, который перемещается по канализации вместе с водой?
Любое событие нужно рассматривать в контексте ситуации, картины в целом.
– Получается, и юбилей, и болезнь, и скопцы, и этот лазарет в БГУ – все это события одной картины? – спросил Евгений у Онегина. У отражения в луже спросил, молодец.
Думать было физически больно.
Отражение завкафа тонко поморщилось, а может, это ветер подул. Завкаф не удостаивал комментариями очевидные вещи и глупые вопросы.
Университет колет своим студентам (только двух факультетов!) что-то для выработки иммунитета к неведомой степной заразе. В это время гэбня Бедрограда, оказывается, зачем-то травит весь город неведомой болезнью из канализаций. И от нее умирают. Совсем умирают.
На что это похоже?
Какой абсурдный абсурд. На какой кафедре Университета прячется гнездо гэбни, которая травит порученный ей город, заманивая студентов двух факультетов в степную экспедицию? Вирусологии? Науки и техники? Древнего мира?
Зачем это нужно – чтобы умирали люди? Они ведь даже не знают, от чего и ради чего умирают. Оставлять мертвых в такой неизвестности – подло.
Зачем?
Что такое нашли или построили в Вилонской Степи? Зачем там нужны медики с историками? Почему ради этого потребовалось заразить и убить целый город?
Думать все еще было больно.
Все оказывается чудовищным обманом или самообманом, или просто ошибкой. Мир вдруг поворачивается другой стороной, где все оказывается не так, как привык думать. И желтое крыльцо Университета, и коридоры, и вся эта любовь – только глупая мишура к празднику, которого никто не объявлял. А жизнь настоящих ученых – она другая. В этой жизни можно травить город ради эксперимента, потому что ради чего еще? Университет – особенное и уникальное место. Колыбель Революции. Им (не нам!) можно все.
А Томки больше нет.
Евгений любил в этой жизни две вещи: Университет и Томку. Первый обернулся гадкой хтонической тварью, вторая – горсткой пепла. Что, спрашивается, оставалось теперь делать?
Только сидеть на скамейке, вперя взгляд в призрачное отражение завкафа Онегина, который, как обычно, морщился и ничего говорил.
Вы ведь никто, а это – политика. Гражданин Всероссийского Соседства огражден от политики во всех ее проявлениях. В этом справедливость и благоразумие нынешнего политического устройства. Есть люди, которые делают историю, и есть люди, которые делают свою работу.
Почему не звонит будильник, почему он никак не просыпается, этот Пляцкин будет в ярости, и придется просидеть до конца его лекции на крыльце. Томка в отрядские времена говорила, что для скорейшего просыпания из кошмара надо трижды прочесть стишок-заклинание от лешего, а если раз собьешься или не успеешь до четвертых петухов, навсегда останешься жить в кошмаре. Евгений не помнил заклинания, а четвертые петухи, как и пятые, и шестые, давно ощипаны и брошены в суп, который варит Университет. Европейские священники учат, что грешники (то есть не ревностно следующие заповедям их учения) будут гореть на кострах после смерти; пятьсот лет назад этих неревностных отправляли на костер еще при жизни. Лаврик на первом курсе писал плохие философские стихи о том, что эти костры якобы нагреют небо, твердь разойдется, и всем явится откровение и вечное блаженство. А Евгения тошнило при мысли о запахе горелого мяса и еще о том, что люди могут сжечь друг друга из-за туманного высказывания сумасшедшего пророка, который и сам приписывал эту затею воле какой-то недоказуемой сущности.
Эти сумасшедшие были хотя бы честны с теми, кого убивают. А другие сумасшедшие прикрывают неприглядную правду скопцами и твирью.
Европам потребовались сотни лет, чтобы прийти к необходимости неагрессии, но нечего и думать, что Университет придет куда-то, кроме уничтожения второго по значимости города Всероссийского Соседства. А значит, этот беспредел надо остановить.
Есть люди, которые делают историю, и есть люди, которые делают свою работу.
Хватит ли запасов фейерверков для юбилея на то, чтобы взорвать к лешему это змеиное гнездо, которым так восхищался всю жизнь и где никто не учил рассчитывать необходимые пропорции и величины для подготовки взрыва? Сомнительно, ведь Европы сорок раз все перепроверили и рассчитали сами. Эти штуки только гореть будут красиво, а для подобных операций придумано что-то другое, о чем не положено знать тем, кто стал случайным участником чужой истории.
Зато вынести со склада новейшие европейские петарды будет просто. И подсунуть их ректору в кабинет – тоже. Хотя нет, заварили кашу со скопцами как раз преподаватели с науки и техники, не зря же их завкаф только что смотрел на Евгения со значением. Наверное, он был против и ни при чем, а его убили, и теперь душа не знает покоя. Слишком многое принимать на веру тоже не стоит. Откуда, например, знать, что это не сон? Что не лежишь сейчас в бреду на больничной койке? Или в лазарете, обколотый вакциной против степных болячек?
Интересно, можно ли в бреду принести мешок фейерверков на кафедру и там взорвать ее со всем научным составом, ну хотя бы просто поджечь, а там будь что будет?
Но если все окружающее бред, ничто не помешает хотя бы попытаться это сделать.

Часть 1

@темы: фандроч, окАиК, Чума

---

про "Книги старые и новые"

Рассказ прекрасного Новосёлова Андрея Викторовича
Аннотация:
"Книги, вот как это называется. Древние вещи. У волшебников ещё были пергаментные свитки, реторты и сушёные крокодилы." Рассказ был написан на Конкурс-Публикант. Тема: "Книга будущего". Занял 17 место из 37 в первом туре, в финал не прошёл.

всё как я люблю

Тани нашла эти штуки в одной из чердачных комнатушек. Они стояли там на полках и лежали в нескольких открытых коробках. В сказочных виртах чем-то похожим всегда пользовались волшебники. Книги, вот как это называется. Древние вещи. У волшебников ещё были пергаментные свитки, реторты и сушёные крокодилы. Книга рассказывала Тани, что давным-давно всё это было на самом деле - и свитки, и книжки, и сушёные крокодилы. Кроме волшебников, тех на самом деле не было. Хотя она всегда добавляла: "Но этого мы наверняка не знаем. Может быть, они всё-таки были." Книга любила точность, даже в сказках.

Но здесь на чердаке не было ни сушёных крокодилов, ни волшебников. А книги были. Тани взяла одну из коробки и раскрыла, чихнув от пыли. Ну да, очень похоже на сказочный сборник заклинаний, только скучнее. Сплошные ряды мелких значков, ни рисунков, ни рукописных пометок. И - она потрогала страницу - ну да, никаких живых пояснений. Нужно быть умной, как волшебница, чтобы всё это понимать. Волшебники в сказках тоже никогда не вызывали пояснялки, они просто смотрели в свои тома и читали заклинания.

- Книга, помоги мне! - позвала Тани.

Книга перестала делать вид, что смотрит в узкое пыльное окошко, и повернулась к ней.

- Да, Тани?

- Это всё и правда книги? Настоящие?

- Да. Я ведь рассказывала тебе, что они действительно были.

- И в них заклинания?

- Не думаю. В настоящих книгах заклинания почти никогда не писали. Они просто учили и рассказывали истории.

- Как ты, да? И поэтому их называют так же, как и тебя?

- Нет, пушистик. Меня зовут Книга, потому что меня сделали из этих старых книг.

- Правда? А как это было?

- Это целая история. Длинная. Её лучше рассказывать в вирте. Пойдём?

- Пойдём! - Тани отложила находку.

Это становилось даже интереснее, чем сушёные крокодилы.

* * *

К ужину Тани спустилась с неволшебной древностью под мышкой.

- Смотри, пап, что я нашла на дедушкином чердаке! - она гордо сунула ему под нос бумажный кирпич, уже очищенный от пыли. Ну, почти очищенный. Она честно старалась.

Отец отложил вилку и вытер руки. Интересно, подумала Тани, а ведь в сказках тоже едят вилками. И ложками. Сколько ещё сказочных вещей есть на самом деле? Надо будет выяснить.

- Это, пушистик, даже не дедушкино... - отец перелистнул несколько страниц. - Это прадедушкино. Даже не думал, что они ещё сохранились. Ты уже знаешь, о чём здесь написано?

- Не-а... - Тани наклонила голову к плечу и поковыряла половицу большим пальцем ноги. - Я же не знаю эти... буквы. А Книга не хочет посмотреть моими глазами и объяснить.

- И правильно не хочет, - отец отложил книжку. - Для прямого контакта нужно устойчивое сознание. Сформированное.

Тани вздохнула и села ужинать. Эти слова она слышала уже тысячу раз. И даже иногда была с ними согласна, под настроение. Но обидно же! Сколько ей ещё ждать до этого устойчивого сформированного сознания? А отец, между прочим, каждый день командует целой дюжиной киберов-ремонтников. В контакте. А мама работает в оглавлении Книги и порой неделями напролёт не выходит из контакта. Вот и сейчас вид у неё подозрительно отсутствующий.

Тани осенило.

- Мама, а ты умеешь читать древние книги?

Мама перефокусировала внимание.

- Да, Тани, умею. И папа умеет. А что?

- А ты можешь сказать Книге название этой книжки? Книга ведь её знает, правда?

Мама взглянула на обложку и пошевелила губами.

- Да, котёнок, знает. Но я думаю, что тебе будет интереснее научиться читать самой.

Какая неожиданная идея. Самой? Как волшебники? Как... папа с мамой?

- А это долго?

- Нет, не очень. За неделю научишься. Правда, Книга?

Порой Книгу было не отличить от настоящего человека. А порой она демонстративно подчёркивала свою иллюзорность. Как сейчас. Книга вышла из стены, прошла сквозь стол и уселась на свободное место между ними.

- Да, Тани. Ты научишься быстро.

Ну, если и Книга согласна...

- Хорошо! Когда?

- Завтра. С утра и начнём.

* * *

Как и многие другие занятия, уроки чтения проходили в вирте. Их группа состояла из шести учеников и одного учителя, морщинистого и седого, как волшебник. "Тани? - спросил он на первом занятии. - А как полностью? Танита?" - "Таниша," - ответила Тани. С тех пор учитель звал её только полным именем. И остальных учеников тоже.

Тани не стала выяснять, был ли он живым или виртуальным. И остальные ученики тоже. Какая разница?

Училась она действительно быстро. Букв оказалось немного, и они были простыми. Не то что заклинания.

Посреди недели Тани рассказала о своих занятиях Сати, подружке из соседнего дома.

- А зачем тебе читать буквы? - удивилась та. - Книга ведь и так расскажет всё, что захочешь. Ну сколько этих древних книг?

Тани задумалась, чертя на земле прутиком.

- Ну... это интересно. Правда, - сказала она и нарисовала букву "Т". Потом добавила к ней "А". - А ещё... Слушай! Ведь никто из наших друзей не умеет читать, да?

- Да! И я тоже. И ты пока не очень-то.

- Ну я-то научусь. И ты можешь научиться. И у нас будет свой тайный способ передавать послания!

- Тайные послания можно передавать и через Книгу, - пожала плечами Сати.

- Через Книгу все умеют! А мы сможем писать друг другу... на чём угодно! На земле, на стенах... на листиках...

- На земле плохо. Кто-нибудь затопчет. Или дождь смоет, - заметила Сати. Но заинтересовалась. - Всего неделя, ты говоришь?

- Да, неделя. Правда, Книга, Сати тоже можно?

- Конечно, можно, - согласилась Книга.

И Сати тоже пошла на занятия. В другую группу.

* * *

Первый день после окончания уроков выдался дождливым, но Тани этого даже не заметила. Вместо того чтобы носиться по лужам с друзьями, она с самого утра засела на чердаке. Среди книг и в компании Книги.

- А зачем все книги собрали в тебя? - поинтересовалась она. - Как это сделали, ты мне показывала. А зачем?

- Зачем... - Книга задумалась. Тани редко удавалось заставить Книгу промедлить с ответом. Значит, вопрос был действительно сложным. - Знаешь, пушистик, никакого "зачем" не было. Всё получилось само собой. Люди старались сделать книги удобнее, доступнее... Тогда как раз появилась первая сеть, помнишь?

- Ага, ты рассказывала.

- Да... И книги стали складывать в сеть, потом додумались связать их перекрёстными ссылками, добавили поиск... Когда появились первые искусственные интеллекты - это отдельная история, я тебе когда-нибудь расскажу - они начали помогать людям находить нужные места в книгах. Со временем всё это так переплелось, что стало трудно отделять одну книгу от другой. Все они стали одной Книгой. Мной.

Тани попыталась представить, сколько книг собрано в Книге, сидящей рядом с ней на полу. Получалось плохо. Совсем не получалось.

- Но знаешь, Тани, - Книга улыбнулась, - принципиально ничего не изменилось.

- Как это?

- А так. Никогда не было полностью отдельных книг. Чтобы понять любую из них, надо было сначала прочитать немало других, или научиться у других людей... Все книги и люди мира всегда были одной Книгой. Просто теперь со мной можно поговорить, - Книга снова улыбнулась и подмигнула Тани. - А теперь... Почитаешь?

- Да! - Тани взяла в руки ту самую книжку, первую, давно уже не пыльную. Перелистала. Как необычно. Здесь нет подсказок, здесь нельзя самой поучаствовать в действии. Зато можно сразу подсмотреть, что там будет в середине или чем всё закончится. Вся история сразу была у неё в руках.

Она прочитала последнюю фразу: "Совсем близко вставали склоны Нового Чжусина, на горе звонили колокола."

- Книга, а что такое Новый Чжусин?

- Я думаю, пушистик, тебе будет интереснее узнать это самой, - хитро прищурилась Книга.

- Ладно, - Тани открыла книгу с начала. - А ты будешь объяснять мне непонятные слова?

- Конечно. Я даже буду подсматривать твоими глазами. Только папе не говори, ага?

Тани подмигнула Книге, кивнула и принялась за чтение.

© Copyright Новосёлов Андрей Викторович ([email protected])
Рассказ: Проза, Фантастика

---

про 3 lvl челленджный! можно пофапать ;)

15.11.2014 в 15:23

Пишет  ОК Альфина и Корнел:

ОК Альфина и Корнел. Этап III

СПИСОК РАБОТ

Пока у тебя есть шанс...
В общежитии
Кафедральное революционное чучело
Бляшка студента Йихинской Академии
Три буквы
Паста по-портовому
Концерт для графа
Парижский чай
Изнанка революции
Муза

Название: Пока у тебя есть шанс...
Косплеер:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф: анонимный доброжелатель
Монтаж/Обработка: анонимный доброжелатель
Форма: косплей
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: фем!Метелин
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Количество: 5
Примечание: "Метелин просто смотрел — леший его дери, он просто смотрел. Метелин, сволочь ты эдакая, зачем это было нужно? И почему, pourquoi ты не стреляешь второй раз, пока у тебя есть шанс?"
Размещение: после деанона с разрешения автора

Название: В общежитии
Косплеер:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф: анонимный доброжелатель
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел и анонимный доброжелатель
Форма: косплей
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: фем!За'Бэй
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 5
Размещение: после окончания КФБ с разрешения автора

Название: Кафедральное революционное чучело
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф:  ОК Альфина и Корнел
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел
Форма: хендмейд
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Революционное чучело
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 3
Примечание: "Кафедральное революционное чучело (оно же манекен среднестатистического члена Революционного Комитета) взирает на всю эту возню с непереводимым выражением отсутствующего у него лица. На что имеет полнейшее право: вот в его время была политика, а это — ну, знаете ли..."

Оригинал

Оригинал:

Размещение: после деанона

Название: Бляшка студента Йихинской Академии
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф:  ОК Альфина и Корнел
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел
Форма: хендмейд
Канон: "Песий двор", собачий холод
Рейтинг: G
Примечание:

все канонно

"— Слушай, Сашка, а где твоя бляшка? — прервал его не вполне вежливое молчание Хикеракли.
— Бляшка?
— Бляшка! — Хикеракли непристойным жестом привлёк внимание к студенческому поясу, которым была кривовато перехвачена его льняная рубаха. — Знак отличий. Йот в кружочке. Или ты чего тут делаешь?
Он по-хозяйски поманил было к себе Валова, но тот, возведя очи горе, сам указал на приколотый к лацкану значок и пояснил:
— Полные студенты носят пояса, как Скопцов и Хикеракли, — любопытно, что в своём именовании сына генерала Скворцова он вовсе не запнулся, — а нам, вольнослушателям, выдают бляшки. Как пряжки от пояса, только полегче и приколоть можно. Штейгелевскую эмблему я у вас вижу, а йихинскую не носите?
Сандрий опешил. Металлический прямоугольник с закруглёнными краями и простой, грубоватой даже гравировкой «Й» действительно виднелся и у Драмина — тот пижонски перехватил им шейный платок".
Размещение: после деанона

Процесс

Процесс:

Название: Три буквы
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф:  ОК Альфина и Корнел
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел
Форма: хендмейд
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако
Рейтинг: R
Размер: 238 Кб
Количество: 4
Предупреждения: каноничный мат
Примечание: "Гуанако повернул ладонь тыльной стороной и продемонстрировал Попельдопелю перстни, которые тот и сам уже приметил. Перстней было три штуки, все три — затёртые, исцарапанные и совершенно одинаковые. То есть не совсем одинаковые: тяжёлые круглые бляшки из какого-то желтоватого сплава вместо камней — это же выломанные клавиши печатной машинки! Складываются в слово «хуй», во что они ещё могут у Гуанако складываться?"
Размещение: После деанона с согласия автора.

Название: Паста по-портовому
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф:  ОК Альфина и Корнел
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел
Форма: кулинарный неформат
Канон: Чума в Бедрограде
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Количество: 9
Примечание:

оригинальный рецепт от авторов

"каноническая паста по-портовому делается с тушёнкой, а не с живым фаршем. для канонической пасты по-портовому нужна хорошая, правильная тушёнка, которая встречается в этом мире редко. признак такой тушёнки — как можно меньшее количества жира, его должно заменять прозрачное и держащее форму желе. это раз.

два: макароны строго твёрдых сортов, форма по вкусу. варятся до готовности, а не до переваривания, как это иногда бывает. они должны быть тверды и крепки и не должны быть кашей, иначе не то. в процессе варки их лучше даже и не солить, вся соль придёт к ним когда-нибудь из тушёночного соуса.

три: тушёночный соус. делается в глубокой сковороде. сначала тушёнка просто растапливается на нормальном огне, потом, когда она превратиться из глыб во что-то более кашеобразное, добавляются специи. хардкорность дозировки — дело вкуса, но общий смысл таков: перец (красный и чёрный в соотношении 2:1. розовый, белый и прочие радостные перцы тоже хороши, но не всегда есть под рукой), молотый чеснок (обязательно!), базилик и укроп. прочие травы желательны, но вариативны. необходимость ещё и досаливать финальное блюдо определяется после одной ложки получившейся смеси перорально.

четыре: тушёночный соус должен дойти на медленном огне до консистенции собственно соуса, а не кусочков мяса в непонятной жиже. его надо помешивать, пристально обхаживать и сильно любить.

пять: высший пилотаж — точно знать, как скоординировать момент готовности макарон с моментом готовности соуса. макароны откинуть, но не промывать, вернуть в кастрюлю и спешно залить соусом. перемешать от души.

подают это жирное, калорийное и небезопасное для здоровья блюдо исключительно горячим и исключительно в родной кастрюле. все присутствующие должны жрать из одной кастрюли, иначе к чему всё это?" (с)
Размещение: после деанона

Название: Концерт для графа
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: фанмикс
Канон: "Песий двор", собачий холод
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество песен: 8
Предупреждения: слушая фанмикс, вы целиком и полностью полагаетесь на наше восприятие канона, каким бы оно ни было.

Название: Парижский чай
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф:  ОК Альфина и Корнел
Монтаж/Обработка:  ОК Альфина и Корнел
Форма: кулинарный неформат
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Золотце
Рейтинг: PG-13
Количество: 5
Примечание: "Жорж потребовал парижского чаю — горячей мешанины из коньяка и, собственно, чая, сваренного на лимонной цедре. Отругал хозяина за пропорции — в этом-то районе в первую очередь для иностранцев работает, а так бестолково ошибается".
Размещение: После деанона.

Ингредиенты

Сок апельсиновый — 135 мл
Чай черный — 135 мл
Коньяк — 2-3 ст. л.
Лимон — 1/2 шт
Сахар (по вкусу, можно заменить мёдом)
Орех мускатный (щепотка)

Приготовление

1. Заварить чай.



2. Поместить чай, апельсиновый сок и цедру половины лимона в кастрюльку и почти довести до кипения, но не кипятить.



3. В бокал для сервировки добавить мёд или сахар и коньяк.



4. Добавить горячий чай с соком, все перемешать. Посыпать мускатным орехом.

Название: Изнанка революции
Косплеер:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф: анонимный доброжелатель
Монтаж/Обработка: анонимный доброжелатель
Форма: косплей
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: фем!Метелин
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество: 3
Примечание: "У графа Метелина была грустная улыбка, и он храбрился".
Размещение: после деанона с разрешения автора

Название: Муза
Косплеер:  ОК Альфина и Корнел
Фотограф: анонимный доброжелатель
Монтаж/Обработка: анонимный доброжелатель
Форма: косплей
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Веня
Рейтинг: G
Размер: 949 Кб
Количество: 10 фото
Примечание: "— Чтобы душа просила неба или революции, земных проблем недостаточно, тут следует дождаться вдохновения. <...>
— Будьте поэтом до конца и скажите ещё, будто для вдохновения требуется муза".
Размещение: После деанона с разрешения автора.

з.ы. для тех кто в курсе, продолжение будет в следующей серии

@темы: фандроч, окАиК, ПДСХ, Чума

---

2 lvl про картинки

08.11.2014 в 22:09

Пишет  ОК Альфина и Корнел:

ОК Альфина и Корнел. Этап II

СПИСОК РАБОТ

Краткая классификация малых народов
В салоне
"Меня зовут Гныщевич"
Старая книга
Не думал, не гадал он, никак не ожидал он...
Схема Попельдопеля
Символ
С кофе

Название: Краткая классификация малых народов
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: арт
Канон: "Песий двор", собачий холод; Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: представители народностей
Категория: джен
Жанр: плакат
Рейтинг: G
Исходники:1
Размер: 1654х1327, 4.12 Мб
Примечание: краткая (потому что не полная) классификация, изданная с лучшими намерениями в просветительских целях.
Размещение: после окончания КФБ

Название: В салоне
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: арт
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Веня, оскописты
Категория: джен
Рейтинг:G
Размер: 1200х1080, 1.34 мб
Размещение: после КФБ

Название: "Меня зовут Гныщевич"
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: арт
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Плеть, Гныщевич
Категория: джен
Рейтинг:G
Размер: 950х1052, 985 кб
Размещение: после КФБ

Название: Старая книга
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: коллаж
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: книга Йыхи Йихина
Категория: слэш
Жанр: АУ
Рейтинг: R
Исходники: 1, 2, 3
Размер: 305х406 пикселей, 274 КВ
Предупреждения: многопользовательская версия
Примечание: Книгу такую господин основатель оскопистских салонов не писал, ну или история об этом умалчивает.
Размещение: после окончания КФБ с разрешения автора.

Название: Не думал, не гадал он, никак не ожидал он...
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: коллаж
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: граф Набедренных, граф Метелин
Категория: джен
Жанр: АУ
Рейтинг: PG-13
Исходники: 1, 2, 3, 4, 5, 6
Размер: 1200х800, 183 кб
Предупреждения: смерть персонажа
Примечание: а может, и не смерть
Размещение: после деанона с разрешения

Название: Схема Попельдопеля
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Попельдопель/лист бумаги
Категория: джен
Жанр: почеркушки
Рейтинг: G
Предупреждения: альтернативная графика
Примечание: "У вас рука художника". (с)
Размещение: после деанона (если найдутся желающие)

Название: Символ
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: сет аватар
Пейринг/Персонажи: орхидеи
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
Размер: 100*100
Количество: 10 шт.
Размещение: можно

Название: С кофе
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Форма: арт
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Габриэль Евгеньевич
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Размер: 800х1200, 705 кб
Примечание: У Габриэля Евгеньевича были вечно ледяные руки. Холодной осенью заботливый Максим накидывал ему на плечи тяжелый шерстяной плед, из которого Габриэль Евгеньевич выскальзывал и варил кофе. Греть руки о чашку кофе было милее его сердцу.
Размещение: запрещено до деанона

голосуем НЕ СТЕСНЯЕМСЯ!!

@темы: фандроч, окАиК, ПДСХ, Чума

---

про 1 lvl ОК Альфина и Корнел - голосовать

01.11.2014 в 19:04

Пишет  ОК Альфина и Корнел:

ОК Альфина и Корнел. Этап I.

*.DOC || *.EPUB || *.TXT || *.FB2

СПИСОК РАБОТ

Кафедральное чучело
Бирюзовые сигареты
Зеленые розы
Истинное предназначение беды
Майская ночь
Про «быть вместе»
Цирк
Цветное стеклышко
Росские пирожки
Революционные порошки
Чумные порошки

Название: Кафедральное чучело
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: поэзия
Размер: драббл, 309 слов
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: члены Революционного Комитета
Категория: джен
Жанр: виньетка
Рейтинг: G
Краткое содержание: Что могли бы подумать об изменившемся городе члены Революционного Комитета, в роли которых выступает кафедральное революционное чучело?
Размещение: после деанона с разрешения автора

Чучело смотрит на город;
горло сжимает ошейник.
В долг, но ведь снял же! Но этим неважно;
пишут историю с переложений,
в новых борделях — хлыстами на теле.
Город устал от своих откровений.
Чучело в образе Вени.
*
Чучело смотрит на город.
Лекарей лучших не стало,
кануло в Лету время таблеток.
В бога играющим нужно так мало:
дюжину тел для чумного скандала.
Город вколол эту дозу себе и —
чучело в роли За'Бэя.
*
Чучело смотрит на город
китчем в расстрельной рубашке:
мода на смерти, влияние ретро.
С города ветер срывает растяжки:
«Выставка старых авто. Распродажа».
Призраки — даже и те заржавели.
Чучело нынче Метелин.
*
Чучело смотрит на город:
город расцвел орхидеей,
хрупкою с виду, но сок ядовитый.
Он — воплощенье кошмарных видений:
наша, душа моя, наша идея
станет для дерзких — плитой кенотафа.
Чучело в облике графа.
*
Чучело смотрит на город.
Жить надо строго по плану.
Перевороты выходят из моды.
Радио крутит «Кармину Бурану» —
меньше заметен контроль неустанный.
Для достиженья такого эффекта —
чучело в роли префекта.
*
Чучело смотрит на город
из-под манжеты незряче.
Скорбь необъятней пустой голубятни:
как, неужели стряпух нет и прачек?
Новая кухня — «делить и херачить»?!
Как неизящно и неавантюрно!
Чучело — Золотце. Хмурый.
*
Чучело смотрит на город,
город, утративший память.
Люди — слепые, в сердцах — как в пустыне.
Список расстрелянных кончится нами,
списком подопытных бредит динамик.
Голос пропал. Только шорох в эфире.
Чучело — Тимка, не Твирин.
*
Чучело смотрит на город.
Время страшнее шрапнели.
Сняты казармы для складов товарных.
Слабые духом наследуют землю,
слабые честной борьбы не приемлют,
вновь попирая заветы отцовы.
Чучело в роли Скопцова.
*
Чучело смотрит на город,
все гениальное просто.
Сложно — дав слово, защелкнуть оковы.
Город надежд, превратившихся в монстров,
бредит, паршивеет, тычется носом.
Мерзко последним идти со спектакля.
Чучело — сам Хикеракли.
*
Город на чучело смотрит,
город в костюме парадном.
Смотрит с усмешкой: игрушки да решки?
Время взрослеть. Петербергу в награду
за вольнодумие быть — Бедроградом.
Имя такое — тяжелая ноша.
Город в обличии Ройша.

Название: Бирюзовые сигареты
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 775 слово
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Размещение: только после деанона с разрешения автора

Что нет невзгод, а есть одна беда
Твоей любви лишиться навсегда.

Шекспир. Сонет №90

Теперь он просыпается и чутко прислушивается. Глаза открывать страшно, пока не услышишь из кухни звон посуды. Значит, все в порядке, значит, не ушел. Просто, как обычно, встал раньше, чтобы сварить кофе.

За окном снова шелестит дождь, и голову от подушки не оторвать. Но лежать в опустевшей постели неуютно, поэтому нужно, необходимо добрести до кухни.

Тучи обложили небо, затуманили голову. Мысли путаются, и только если подойти сзади, обнять, уткнуться в широкую максимову спину, в голове проясняется, рассеивается липкий холодный туман.

Максим оборачивается, обнимает, и в его руках Габриэль Евгеньевич наконец-то собирается, становится целым, не остается ничего, кроме здесь-и-сейчас. Хочется прижаться сильнее, и так обидно, что рук мало, пальцев мало, чтобы обнять, чтобы вцепиться и не отпускать больше.

Если не обнимать, не цепляться, то не останется ничего, размоют, растворят его проклятые бедроградские дожди.

Максим смотрит вопросительно. Нужно разгладить эту морщинку между бровей, не было ее там раньше. Пальцы скользят ото лба к виску, очерчивают скулу, проводят по губам.

Хочется, чтобы Максим улыбнулся, как раньше, но он только хмурится. И в глазах читается все тот же вопрос, что повис между ними с мая: зачем ты уезжал, зачем ты его послушал? С ним у вас так же было?

Да нет же, глупый. Плохо с ним было, хуже, чем пятнадцать лет назад, когда кровь из располосованных вен стекала по грязному кафелю. Только как об этом скажешь?

Максим разжимает руки, отворачивается к плите, звенит чашками. Уже злится, и можно только отойти, не трогать, ждать, пока перекипит.

Максим умница, он почти научился с собой справляться. Тогда, в мае, слова не сказал, даже помог собрать вещи, проверил, чтобы в чемодане оказалось все необходимое. А потом расколотил сервиз.

Безвкусный сервиз было ничуть не жаль. Подарок от факультета, на тридцатилетие, кажется. Габриэль Евгеньевич сразу же задвинул его подальше, как он поступал со всеми неудобными напоминаниями. Как бы хотелось, чтобы ни возраста, ни настоящего его имени никто не знал, чтобы можно было все это выбрать по своему вкусу. Пока же получалось только игнорировать. Он знает, что все знают правду, но очень хорошо научился делать вид, что ему плевать. Это тоже непростое умение, и если бы он не видел, как можно на самом деле, думал бы, что это и есть высшее искусство – закутаться в собственный морок, отгородиться им от мира.

Но он-то знал, что бывает иначе. Что все возможно, если очень сильно поверить. Только один человек так мог. Он творил из послушной, как глина, действительности химер, неотвратимо притягательных издали, страшных, если подойти поближе. Габриэль Евгеньевич покупался на этот обман. Зачарованный, всякий раз поддавался чужой воле, и всякий раз, заглянув в глаза чудовищ, отшатывался в ужасе.

В первый раз было просто больно, и боль в перерезанном запястье помогала на время отвлечься от другой, куда более сокрушительной боли. Потом была больница, лекарства, которые не помогали, скандал на кафедре и месяцы, проведенные в башне, взаперти.

Второй раз случился, когда он наконец привык улыбаться ему так же, как и остальным сотрудникам кафедры. Здороваться по утрам, обсуждать расписание. Проходить мимо, не оборачиваясь, и на лекциях не задерживать взгляд на мальчике, который теперь просыпался в его постели.

Сережа возник тогда на пороге, мокрый насквозь, очень пьяный и очень несчастный. Путано объяснил, что скоро, кажется, пропадет надолго, что устал от Университета, что это, наверное, правильно, вот так… Кажется, просил прощенья, но это было уже неважно, потому что руки сами потянулись отвести от лица мокрые пряди, погладить по щеке.

Больно было потом, и с этой глухой, изматывающей болью, как оказалось, можно было даже жить. Если спрятать подальше ключи.

В несчастливый третий раз больно почти не было. Только очень-очень холодно и страшно. Страшно было говорить «наигрались» и видеть, как из зеленых глаз утекает лихорадочная веселость, страшно было возвращаться в пустую бедроградскую квартиру. Пить горький кофе, ложиться в холодную огромную постель и смотреть ослепшими от слез глазами в темноту.

Максим, терпеливый и преданный, вернулся, но стал каким-то далеким и спокойным. Целовал рассеянно и все пытался что-то спросить. Вот и сейчас он ушел на работу, а незаданные вопросы повисли в воздухе, ядовитые и ненужные.

Габриэль Евгеньевич побрел обратно в спальню, безуспешно поискал в тумбочке савьюр, но с полки выпали только смешные разноцветные сигареты. Воспоминания впились колючками. Табачный дым с тенью цветочного запаха забрал и их вместе с тревогой и страхом. Потрескивая, прогорала разноцветная бумага, и дым плотными завитками поднимался к балдахину.

Максим не любил, когда он курил в спальне, Максим стал часто раздражаться по пустякам. Ему нужны объяснения, слова. Но слова не помогают, они непослушные, громоздкие, они запутывают еще больше. Слова однажды раздавят их, закроют собой то, что есть на самом деле.

А Максим злится, не понимает.

Не злись на меня, прости.

Я бы с радостью ответил тебе, если бы мне не было так страшно.

Название: Зеленые розы
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 526 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако, Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: обсценная лексика
Размещение: только после деанона с разрешения автора

Гуанако честно пытался найти себе полезное занятие: открыть нужную главу в монографии, принести еще справочник, сделать чай с градусом. Все что угодно, лишь бы не пялиться так.

А взгляд все равно то и дело скользил по досадливо закушенной губе, по линии шеи, по беззащитно торчащим в широком вороте рубашки ключицам. И сразу никаких связных мыслей в голове, только порнографические картинки.

Но, леший еби, это же твой студент! Не то чтобы Гуанако волновали такие тонкости и что про них в университетском уставе написано, на всякие там правила он хуй положил еще в младшеотрядском возрасте. Просто, если начать свои интенции демонстрировать – сбежит от него нахер первый в жизни дипломник. Было ведь уже такое.

После того блядского экзамена, на котором они познакомились, уходили поздно, остановились на крыльце перекурить. И только тут Гуанако разглядел, что мальчик не только ёбнутый на всю голову (Набедренных и блядские скопники, охуеть можно), но еще и очень-очень красивый. Стоял под тёплым фонарным светом, курил (не в затяг, конечно), и дым вокруг него вился как-то художественно. Удержаться и не поцеловать было решительно невозможно. Только вот мальчик оказался нервный, сигарету выронил и сбежал. А Гуанако так и остался стоять на крыльце, докуривать и думать (в основном, о непристойном).

К осени Гуанако думать перестал, да и вообще из головы выкинул и этот блядский экзамен, и роман. Поэтому, когда в сентябре ему выдали студента на дипломное руководство, малость охуел. Габриэль, леший еби его батюшку, Евгеньевич Онегин. Хочет диплом писать только у него, иначе грозит вообще из Университета уйти.

Очень быстро стало понятно, что отпускать его из Университета не нужно, а нужно прямо с этого же семестра окучивать на предмет аспирантуры. Науку историю Габриэль любил самозабвенно, говорил красиво и по делу, куда только вся его застенчивость девалась. Самое место на кафедре, а романы писать и на каникулах можно.

Вот только сейчас, когда он сидел на кухне, читал, хмурился, делал пометки, ни о чем таком говорить с ним не хотелось. Хотелось целовать, долго и со вкусом, хотелось расстегнуть еще несколько мелких пуговиц на дореволюционной какой-то рубашке. В общем, много чего еще хотелось.

Но время позднее, нужно было допивать блядский чай с градусом, от которого на щеках Габриэля проступил едва заметный румянец, и провожать гостя до двери. В прихожей он замотался шарфом, закутался, и дышать стало вроде как легче. А потом поднял на Гуанако голубые-голубые, как морская вода, глаза, и все - пиздец. Приплыли.

Целоваться Габриэль отчаянно не умел (как, блядь? в старшем отряде только этим все поголовно и занимаются). Неопытность его, правда, окупалась фантастической какой-то доверчивостью и самозабвенностью. Ластился под рукой, льнул всем телом, путался пальцами в волосах. А потом отшатнулся, посмотрел испуганно и выскользнул за дверь. Только простучали по крутой лестнице торопливые шаги.

Гуанако так в дверях и замер, охуевая. Вот тебе и первый дипломник. Сам же и проебал, даже свалить не на кого. Завкаф поржет, когда завтра узнает.

По-честному, слухи на кафедре его сейчас вообще не ебали. Куда обиднее было, что он снова сбежал, и снова Гуанако остались одни непристойные картинки. Первая опасная мысль уже запрыгала где-то, засвербела: теперь у тебя есть цель. Блядская метафорическая цацка на метафорическом пароходе. Слабо?

Не слабо! Назавтра Гуанако с раннего утра приперся на широкое университетское крыльцо, ждать свою метафорическую цель.

С букетом зеленых роз.

Название: Истинное предназначение беды
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 382 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Охрович и Краснокаменный
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: ООС
Примечание: посвящаю всем, кто ищет что-то настоящее в близких и далёких своих.
Размещение: после деанона с разрешения автора

Именно в беде
Рассчитывать мы вправе на успех,
Нас в счастье обманувший.

Джон Мильтон. Потерянный рай

До чумы они были почти тихие и почти спокойные.
Но что-то смертельные болезни меняют в людях, верно? Даже в ТаКиХ.
***
Лист бумаги.
На нём единой линией Охрович и Краснокаменный. Бесконечные друг в друге.
Неделимые.
***
Набор стереотипных образов: ОиК как отражения друг друга, и не ясно, кто из них настоящий; ОиК как грифон о двух головах, бездушный, но гордый зато.
Стереотипы надо ломать.
Они не заслуживают ЖаЛоСтИ.

А если так, то ОиК отдельно, отдельно, каждый в своей скорлупке, пустотке, неровной щербатой стенке.
Если так, то они самые одинокие посреди чумы.
***
Совсем, совсем одни. Однее Ройша без Брови даже.
Однее Метелина перед казнью.
***
Просыпаются одновременно, едят-пьют-курят-ходят-ждут-смеются-испытывают-боль одновременно.

Но синхронизация физическая ещё не предполагает синхронизации духовной.
***
Между Охровичем и Краснокаменным — километры и километры блядства, сарказма, ненависти и бордельных инструкций.
Они не умеют быть нежными => настоящими.
Они не умеют быть.

Они не.
***
Дожидаются вечера, вваливаются в квартиру, сдирают свитера и рвурвутрвут чужую кожу грифоньими своими когтями в тщетной попытке добраться до

самой сути
.
.
.

Потом лежат на полу злые, неудовлетворённые, растерянные, перемазанные в охре друг друга.

Почти неживые от кровопотери и адовой несправедливости этого паскудного мира.
***
Они.
Они хотели жить.
Жить да жить в компании Лария и его чайника, в компании Максима-осла.
Третируя студентов, воскресая каждодневно, херню творя ради поржать.

Они хотели, чтобы всё стало по-прежнему.

Или нет?

Они ждали ЧеСтНыХ ОтВеТоВ. Они боялись.

Смерти они не боялись — а зачем?
***
И всё случилось само собой.
Болезнь достигла апогея. В Бедрограде у всех не чума, но рак отсутствующего мозга.
Симптоматика такова: рефлексия, воспоминания о бывших любовях да хронический твиро-настоечный алкоголизм.
Как у Хикеракли на старости лет.

И всё закончилось.

Максим — мудак.
Ларий растерян.

ОиК руки в ноги, рука в руке, нога в ногу.

Разбудили звериков своих и

БЕЖАТЬ

(инстинкты у них всегда были на уровне).
***
А сейчас всё просто, просто.
Едут в служебном такси по сухим Афстралийским землям, и нет внутри них прежнего звериного духа.
Но есть что-то ещё, понятное, близкое, своё
.
.
.
Охрович сидит за рулём, глаза у него темны, на запястьях свежие царапины, как в прежние времена.
Но солнце, золотое неловкое солнце бросает на дурную голову его свои лучи.
И всё меняется.
Это и есть суть.

Краснокаменный щурится и подносит к губам сигарету родом из славного города Бедрограда.

Закуривает
и
улыбается.

Название: Майская ночь
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 243 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Охрович и Краснокаменный
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС
Краткое содержание: про ненужные попытки быть признанным общественностью. Во времени: ОиК послеотрядные, но ещё не поступившие.
Размещение: после деанона

ОиК не были вместе по-настоящему до того момента, как
Краснокаменный решил умереть.
Они были близко, ДоСтАтОчНо близко для того, чтобы противостоять миру не в одиночку. Охровичу этого было более чем достаточно, он был РаД только от того, что мог прийти к бледному отражению и позволить ему озвучивать свои собственные мысли.
Краснокаменный же нуждался в ПРИЗНАНИИ. Вечный – не вечный ребёнок: "меня зовут так-то; сейчас я не вполне адекватен из-за терпкой портовой травы; я немного жестокий, но я в этом не виноват.
Пожалуйста, любите меня.
ВСЕ
(я так нуждаюсь в этом)".
Охрович не понимал, не мог понять, хоть и любил больше всех прочих.

***
И однажды проснулся среди ночи от нестерпимого жара между ключиц. Улыбнулся, обесточенный чужой мыслью в своей голове.
Понёсся на крышу.
Конечно, успел поймать.
В ПоСлЕдНиЙ момент.

Ударил, наорал, слёзки колючие стёр с лица второй не половины, но второго сердца своего.
И целовал, целовал, целовал. Дольше обычного, не как в староотрядские времена, нет.
Злобно, агрессивно.
"Ты же знаешь, я больной, мне можно".
Не в попытке доставить удовольствие.
В попытке доказать, что от жизни-то, ты, может, и убежишь.
А ОТ МЕНЯ – НЕТ!!
Растягивал бесконечно ворот полосатой кофты, касался губами лба-губ-подбородка-кадыка и начинал всё снова.
Был рядом, был тёплым, был ЖиВыМ.

***
Потом решился стянуть свой свитер.
"Я больной, мне можно".
Раздел до пояса и Краснокаменного.
Стояли на крыше, горячие, сами не свои, но и не чужие тоже.
Стояли и держали друг друга в руках. "Не убегай, зверик".

Майская ночь в Бедрограде была нервозной, но важной.

Название: Про «быть вместе»
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 381 слово
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Золотце/Приблев
Категория: слэш
Жанр: ангст, смерть персонажа (и не одного)
Предупреждения: ООС
Рейтинг: PG-13
Примечание: посвящаю своему золотому. Для тебя, К.
Размещение: после деанона с разрешения автора

Налетел неосторожным зелёным вихрем, обнял, принёс добрые сны и дурные известия. Тёплый, насколько это возможно в его положении.

Жорж, милый Жорж. Золотой мальчик. Зо-лот-це.

Манерный до невозможности, нервический, влюблённый во всех и вся до смерти отца.
После смерти отца — влюблённый только в Приблева.
После смерти отца — сплошная истерика, долгий плач покинутого ребёнка, белки́ глаз вечно в полопавшихся сосудах.

Сандрий предложил жить вместе — стали жить вместе. Не жить, так хотя бы умирать. Доживать.
Сандрий увлёкся экономикой, Жорж — стрельбой. Друг другом они не увлекались, нет, не подумайте даже.

Просто пытались спастись.
Как же давно, до всего этого, Золотце вцеплялся изо всех сил в кружевные свои манжеты; пока не начинали белеть пальцы, пока не переворачивалось сознание в тщетных попытках отыскать единственно верный ответ.
Нет его, единственно верного.

Как же давно, до всего этого, Приблев был нелюдим; был примерным сыном и самым старательным учеником. Прятался от ровесников за жёлтыми стёклами своих очков.
Некуда больше прятаться, да и незачем, все карты из игральных стали географическими; оказалось, что это ломает людей и ломает людские судьбы, перекраивает страну, творит из руин ещё бо́льшие руины.

Оказалось, что им не казалось.
Оба смутно знали и даже через пьяную пелену юности догадывались, что это — зло, кровь, морок, кошмар.
Оба знали и всё равно делали.
Из каких побуждений? Кто сейчас вспомнит.

Помнят только, как господина Р. похоронили.
Александра (Сашу! Сашеньку!) похоронили.
Вениана похоронили и Золотцева отца.

Похоронили. Чтобы от боли дикой не сгинуть тут же, вдвоем, не расцепляя рук и не отходя от чужого надгробия, — сберегли эту боль в себе.

И теперь вот — Золотце яростно стреляет по бутылкам (плевать, что из-за слёз не видно ни одной цели). А Сандрий так же яростно считает что-то, ночи напролёт не поднимая глаз от своих бесконечных чисел.

Эти двое — как сплошное отчуждение от мира и людей. Богаты только друг другом.

Разные в своей боли, но единые в своей боли.

Вечером — рефлексия, парижский чай, разговоры о книгах, медицине, музыке, погоде; о чём угодно, только не о чувствах. Им не нужны слова для этого.

Ночью — быть отдельно, уходить по разные стороны тонкой стены. Но тревожно слушать — жив ли ещё? Дышит ли?

Утром — обнимать, заправлять за уши непослушные пряди волос Золотца; радоваться тому, что он хорошо спал; готовить Сандрию завтрак, потому что ему на работу и сам он не успевает.
Провожать до двери.


И верить, что когда-нибудь боль закончится.

Название: Цирк
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 420 слово
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гошка
Категория: джен
Жанр: внутренний монолог
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мысли про старость бывают от двух вещей.
Размещение: нет, спасибо.

Кто в армии служил, тот в цирке не смеется.
Бородатый анекдот

Когда Гошке начинало казаться, что он стареет, он советовал всему миру ебаться конями и вместо того, чтобы идти к зеркалу и проверять морщины – морщины, леший их еби! – с пинка открывал дверь и шел развеиваться. Все мысли про старость бывают от двух вещей. Или от недостатка дела, или от переизбытка попыток думать. Второе лечится первым, а первое вообще не лечится никак, если не взять яйца в кулак.

Здесь не херова гэбня, здесь добрые фаланги дело не найдут и отчет по идеологии за лето не спросят.

Здесь надо самому крутиться.

Благо, поводов для саботажа во Всероссийском – хоть жопой жуй и через уши отрыгивай.

Всё на бумажках. Нет бумажки – нет приказа. Нет приказа – нет дела. Узнать, от кого кому важная бумажка идет, перехватить курьера – и вуаля, вся столичная гэбня сидит и ушами хлопает, пока ей надо бежать-ловить-спасать и вообще делами заниматься, а не яйца чесать.

Помнится, в самом начале Гошке такой подход и в голову не пришел. У него вообще тогда в голове был динамит, бежать, подрывать, массовая революция… Хорошо, в Столице нашлись люди поспокойнее, хоть госустройством и недовольные. Сказали – охолони, Гошка Петюньевич, изящней надо, тоньше.

Ебал Гошка любое «тоньше» – после херовой чумы всем, чем мог, ебал, – но всё же охолонул, задумался, прислушался – и правда, вышло куда как веселее саботировать всякую херню, чем с динамитом бегать.

Посылают фалангам запрос – а тот им не доходит. Посылают фаланги рекомендацию – а нету ее, ищи ветра в поле. Результат – не работают фаланги толком, гэбне самостоятельно работать приходится – оно и хорошо, для того гэбни и придумали.

Пару раз и до динамита доходило, но основной план был в другом. Пусть сами люди, властьпредержащие, леший их всех, осознают, что фаланги не работают, а где работают – работают не так.

Там и сторонников найти можно, а глядишь, и до настоящей революции дойдет.

Когда же накатывали мысли про старость – едва за сорок перевалило, какая нахер старость – Гошка спешно искал себе дело и начинал его делать.

Сны только портили всё. Из них, собственно, мысли и росли.

Кто хоть день в гэбне с нормальной синхронизацией сидел – нормальной, а не как на трижды ебаной Колошме, – тот потом крепко не спит и прежним не будет. Когда было четверо, а стал один…

Часто снились – Бахта, Соций. Андрей. Дергало, как от больного зуба. Скучало. Нет-нет, да приходило в голову – как там миленький, в своей особой больнице. Не залечили ли, будет ли. Хотелось чуть ли не на поезд, чуть ли не побег ему устраивать.

От таких мыслей Гошка начинал бегать по делам особенно резво и к зеркалам не подходил.

Название: Цветное стеклышко
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: мини, 1509 слов
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: граф Набедренных, Веня
Категория: слэш
Жанр: missing scene, флафф (да, такой вот флафф)
Рейтинг: G
Краткое содержание: В чем же заключается "нищенское сокровище" Вени, его драгоценное воспоминание? В случайной вольности под воздействием твирова бальзама, может быть?
Примечание: написано после многократных воплей "ВЕЕЕЕЕЕРФЬ!". Пейринга "граф/верфь", увы, не вышло)
Размещение: нет

«…О, я прекрасно вижу всю низость и весь эгоизм своих надуманных проблем. Мы ставим ультиматум Четвёртому Патриархату, мы подрываем торговые отношения с Европами, а я печалюсь о таких мелочах. Но что же поделать, если я перестал понимать, где я, а где тот самый граф Набедренных, чьи ужимки и выверты ума вьют верёвки из генералов, из капитанов вставших кораблей, глав важнейших институций и владельцев жизненно необходимых городу предприятий. Перестал понимать, есть ли вообще за неумеренной эксплуатацией персонажа сплетен я».

<…>

«Может, вам почитать вслух?»

«О, это уже подлинный разврат!» — отшутился граф и тут же сам себя одёрнул, отвёл глаза. Реплика для графа была совершенно обыденная, наверняка из тех, которую искусный в манипуляциях Гныщевич причислил бы к перечню «ну, в вашей манере».

Однако именно такого толка реплик в адрес Вени граф отчаянно избегал.

 

Хотя мог бы и не утруждаться.

Веня, сидевший на софе подле графа, перевел взгляд на томно свисающие с края стола деловые бумаги, которые граф разбрасывал небрежно и никогда не заботился убирать — точно не слыхал о тайне переписки или полагал ее распространяющейся только на письма, назначающие место и время свидания.

— Теперь вы, смею надеяться, хоть немного стали понимать мое положение, — тихо и с какой-то самого его удивившей озлобленностью произнес Веня.

Граф наконец соизволил поднять усталый взгляд от почти пустого стакана, где в твировом бальзаме дробились золотистые пьяные блики.

— Помилуйте, душа моя, в любом образе, хоть сколько-нибудь представленном публике, есть некая доля мифологизации, и если я недостойно позволил себе утомить вас жалобами, то...

— Я о том, что иногда приходится торговать собой. Или другими.

Промороженные, инеистые до иголочек слова продрали горло. Веня выплюнул их и почти с ужасом увидел, как граф в понимании распахивает глаза — и делается еще печальнее.

— Я бы не назвал публичные речи торговлей, разве что торговлей словом... — граф задумчиво качнул стаканом, но Веня не дал ему соскользнуть в теплое течение дискуссии с самим собой: наклонился вперед, так что челка на миг скрыла оба глаза.

— Скажите, ваше сиятельство, неужели вас удовлетворяет ваша покупка?

Он бил в незащищенное и незажившее — и отлично это знал.

Лицо графа сделалось почти растерянным. Как можно его не любить, подумалось Вене голосом Хикеракли, такого не-нашенского, такого заоблачного. Как можно обидеть графа.

Наверное, вот как он сейчас обижает?

— Душа моя, я в сотый раз приношу вам свои нижайшие извинения, я в самом деле не видел иного выхода...

Веня поднялся с софы — грациозно, легко. Тело слушалось его безупречно, и не хотелось думать о том, что вообще умело делать это тело. Он прошелся по кабинету, заставив свою тень протанцевать по высоким полкам, заросшим корешками толстых книг в тисненых переплетах — умных книг, старых книг.

«Граф, неужто вы прочли все эти книги?» — «Ах, что вы, душа моя, мне так далеко до совершенства...»

— Подобные вложения... — Веня без стеснения заглянул под тяжелый письменный стол, но бутылки с бальзамом не обнаружил. Было бы чересчур экстравагантно найти ее там, но он надеялся до последнего. — Подобные вложения должны нести какую-то выгоду, вы не находите? Насколько я помню из курса экономической теории, это главный принцип всей взаимовыгодной торговли, иначе предприятие прогорит в кратчайшие сроки.

Он выпрямился и, обернувшись — красиво, выверенно, отрепетированно, — взглянул из-под челки на бледного, в самом деле какого-то попрозрачневшего графа, сжимавшего бесполезный стакан как единственную зацепку в реальности.

— Так какой же прибыли вы хотели от меня, ваше сиятельство? — тихо спросил он. Гулкое помещение кабинета подхватило его голос, вложило в него глубину и бросило в золотистую хмарь твирова бальзама. Граф помедлил, затем глотнул Вениного голоса.

— Если вы считаете, что я делал то, что делал, исключительно с целью получения некоей выгоды, душа моя, — покаянно отозвался он, — то я, пожалуй, никудышний оратор, и господин Гныщевич зря потратил свое время, упражняясь со мной в риторике. А времени у него и без того не хватает на все общественные нужды...

— Граф, не меняйте тему, — Веня не тронулся с места, но голос его зазвучал как-то более терпко.

Граф чуть ссутулился на софе, держа перед собой стакан так, как держат свечу, одновременно надеясь разогнать мрак и боясь опалить себе брови.

— Я всего лишь хотел защитить вас, — тихо сказал он, и сам стал на миг похож на орхидею, плавную, бледную, почти поделочную, как наверченный из ткани цветок для петлицы.

Веня знал это. И от этого знания тошнота подступала к горлу, как подступила тогда, в коридоре Академии, когда граф шагнул и рассеянным взглядом сбросил с его плеч лапы двух посланных за Веней громил.

— Вы не можете защищать меня всю жизнь! — почти выкрикнул он, внезапно сорвавшись и едва не пустив петуха. И ведь сколько тренировал интонации, репетировал улыбки — и все-таки сорвался. Внутри него что-то будто раскалывалось, обнажая в трещинах фарфора и лака черную матовую глубь.

Граф печально улыбнулся.

— Душа моя, я постараюсь.

И это уже было — слишком.

Бумаги, сметенные со стола рукой Вени, вспорхнули золотцевскими голубями. Грохнула на пол чернильница, посыпались какие-то узко настриженные счета, упало пресс-папье, кажется, отколовшись по краю.

— Как вы не поймете, что не надо меня защищать! — Вот теперь Веня не сдерживал голоса и держался одной рукой за горло, точно ошейник вдруг сделался тесен. — Как вы не поймете, что я не стоил всех ваших хлопот! Вы же не слушали своих друзей, вы бы хоть сейчас послушали их! Как вы можете быть так беспечны?!

Граф молчал. Отпивал твиров бальзам, как газированную воду, и молчал до одури, до звона в ушах. Чтобы заглушить этот звон, Веня грохнул на пол подшивку какой-то переписки, да так, что под ногами вздрогнуло.

— Вы теперь понимаете, что такое — быть товаром, понимаете ведь? Но поздно, верно? Жалеете? Скажите, граф, ну! — Подлетев к софе, Веня лихорадочно вцепился в край ошейника пальцами, начиная задыхаться. Следующим наверняка пострадает стакан, за который так держался утопающий в молчании граф. — Жалеете?

— Душа моя, вам не хватает воздуха? Извольте, я открою окно. А вам бы лучше прилечь... — обеспокоился граф и все же лишился стакана. Толстое стекло фыркнуло в стороны, разбившись о стену, а Веня — в самом деле уже начинающий покачиваться в горячке — поймал и сжал опустевшую графову ладонь. Никогда прежде он себе такого не позволял — оскопистское воспитание четко диктовало границы и рамки. Теперь он на них плевал с размахом, и оставалось, пожалуй, только раздеться, чтобы окончательно пасть в глазах графа.

— Жалеете ведь!

Граф поднял взгляд и как-то остекленело улыбнулся, точно осколки изранили ему губы.

— О монополии? Монополия суть прогнившая система экономики, душа моя. Следует стремиться к коллективным формам владения имуществом, отсюда и гармония последует. Ну какая гармония, помилуйте, если все друг у друга норовят урвать?.. А общая собственность искоренит все предпосылки к стяжательству, не находите?

— Граф, вы невыносимы, — Веня снова опустился на софу рядом с ним, разом утратив все силы. Заоконная ночь вливалась в зрачки и холодом текла по костям. Зябко поведя плечами, Веня не сразу понял, что ладонь графа он по-прежнему держит. Это было все еще за рамками, но как-то уже все равно. Он теперь не имущество салона, а долгосрочное вложение, которое рано или поздно пшикнет спичечной головкой и изойдет дымом. Если, конечно, граф не намерен открыть собственный салон.

— Видите ли, душа моя, — граф рассеянно сжал Венины пальцы, согревая, и отчего-то сделалось горько, — вынужден покаяться, боюсь, мое владение словом иногда меня подводит. Я в самом деле хотел вас защитить, но ни в коей мере не намеревался ущемлять вашу свободу. Я говорил вам это раньше и говорю снова: вы мне не принадлежите, что за вздор. Как иначе я мог ручаться за вашу безопасность? Я всего лишь... обеспечил легальную базу для возможности наслаждаться вашим обществом, хотя, надо признаться, господин, с которым я вел переговоры, был довольно неповоротлив в суждениях...

Светлые глаза графа, вопреки обыкновению, уставились в пол, где кружевными платками были разбросаны неповинные бумаги.

— Меня огорчает то обстоятельство, что я все еще не могу донести до вас мотивы своих действий. Но я обещаю вам чистосердечно, душа моя, я постараюсь подобрать слова.

Веня прикрыл глаза, обмякая так, точно сам выпил весь стакан бальзама и теперь растекался по софе, как лужица чернил по дорогому ковру. Корешки умных книг об этике и Индокитае укоризненно кивали с высоких полок, уходящих вверх и смыкавшихся куполом над головой.

— У вас жар, — ладонь графа прошлась рядом со щекой Вени, огладив волной воздуха. — Вам лучше лечь. Душа моя, позволю себе заметить, что теперь, вопреки всем вашим...

Ошейник чуть сдвинулся на шее.

— ...сентенциям, вовсе не обязательно...

Веня распахнул глаза. Граф был задумчив и серьезен и будто вовсе не ведал, что творят его пальцы.

— ...продолжать соблюдать этот, безусловно, эстетически выдержанный, но не всегда удобный...

— Нет!

Веня вскочил, отбрасывая руку графа, почти расстегнувшую его ошейник, и отпрянул назад. Как пошло он себя сейчас ведет, как романно, не рубашку же ему, в конце концов, расстегивали...

Это же граф, он не опустится до такой грязи. До грязи в ошейнике.

Потому и снимал?..

Веня ощупал пряжку, державшую полоску кожи на его шее. Пальцы графа касались только ошейника. Только ошейника.

— Я снова посмел обидеть вас, — опустил уголки губ граф и поднялся с софы, не делая попыток подойти ближе. — Тысяча извинений. Смею вас заверить, что я вовсе не хотел...

— Я не сниму его, и знаете, почему? — Веня глядел точно на графа и говорил очень тихо. — Я не хочу, чтобы вы забывали, кто я и из чего сделан.

Граф совершил странное движение кистью, точно развел воздух веткой черемухи.

— Ах, душа моя, все это совершенно неважно. Ради бога, с кем мне дискутировать о поэзии, с вашим статусным обозначением или с вами?

Веня провел рукой по лбу. На пальцах осталась влага.

Графу не нужно оправдывать свои действия жаром.

— Простите, ваше сиятельство, — он улыбнулся через силу, болезненно и очаровательно, — я в самом деле нездоров. Надеюсь, мое... «статусное обозначение» не помешает вам проводить меня до комнаты?

Выходя из кабинета под руку с графом и не слушая его взволнованный щебет — кажется, о временах, которые подкосят и самых стойких, и отношении к болезни у имперских лекарей — Веня думал о том, что этот вечер он будет помнить. Несмотря на разбитый в припадке гнева стакан, несмотря на белизну щек графа и его болезненную улыбку – улыбку смертельно раненного — этот вечер следовало положить в карман, как цветное стеклышко, и вертеть в пальцах, пока не сточатся грани и углы и не останется лишь мутный теплый цвет.

Название: Росские пирожки
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: сет пирожков
Количество: 11 штук
Канон: Чума в Бедрограде; "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: воспитуемые из "Пёсьего двора", персонажи Чумы
Категория: джен, слэш, гет
Жанр: юмор
Рейтинг: от G до PG-13
Предупреждения: альтернативный юмор, спойлеры
Размещение: после деанона

и снова этот дефективный
второго чаю не принёс
вот хоть доехали о чайка
вестимо это не к добру

а что же волк спросил метелин
тут хикеракли загрустил
волк встретился в лесу с хэрройшем
и от занудства сам издох

ах тимофей граф улыбнулся
чтоб в наше общество войти
вам нужно о душе подумать
вот в эту баночку да да

привет я тут живой немножко
диплом успел я защитить
на колошме у гуанако
в беседе частной без штанов

помимо псов и оскопистов
нам йыха йихин подарил
той детской радости мгновенья
когда в отстойник ты залез

крути ковер крути плотнее
чтоб не торчало ничего
паскуда в дверь завкаф не лезет
придется выкинуть в окно

вот вы смеетесь над фрайдизмом
а фрайд ужасный человек
он истолкует все превратно
включая ваши сапоги

ройш бюрократ от лба до пяток
и как он с этим то живет
не может расстегнуть ширинку
запрос фалангам не подав

брованна вы опять курили
еще и выпимши пришли
ах ройш не будьте так суровы
хотите сиськи покажу

ОиК включили в гэбню ройша
и полноправно под столом
ему все ноги отдавили
служебным кодом матерясь

ОиК невинны как ягнята
какой такой визит фаланг
нет нет мы трупов не видали
нет нет на свитере не кровь

Название: Революционные порошки
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: сет порошков
Количество: 19 штук
Пейринг/Персонажи: воспитуемые из "Пёсьего двора"
Категория: слэш
Жанр: юмор, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: канонная смерть персонажа, альтернативный юмор, СТРАДАНИЯ, спойлеры
Краткое содержание: о любви в разных проявлениях и о Революции
Размещение: после деанона

метелин едет на метели
по жуткой грязи мостовой
а вслед ему кричит гныщевич
постой

скажи мне тавры так же грубы
как их безжалостный акцент
нет нет гныщевич изменился
в лице

гныщевич клялся будто в спальне
важнее ловкость не машстаб
а плеть вошел и дверку запер
фап фап

гныщевич шляпу очень любит
он с этой шляпой давний друг
её у графа принимает
из рук

закрывшись в комнате навеки
слегка верёвками шурша
граф вяжет узел чтоб осталась
душа

лежит в гробу спокойный веня
и сотни белых орхидей
картины не могу представить
мертвей

*из монологов уже седого, но ещё живого Хикеракли*
я жду я верю он вернётся
откроет дверь устроит гам
и будет рыж как будто этот
бальзам

расстрел охрана петерберга
кошмар казармы камертон
смешалось все а мне так нужен
лишь он

был юный тощий рыжий тимка
но в дело революций влез
необратим теперь взросленья
процесс

не спавший восемь суток точно
печальный тимка обречён
потерян в тусклом свете камер
и тон

*история про Сашу, который смог*
почто метелин саша умер
не смог заткнуть дурную пасть
зато в учебники потом смог
попасть

*о поисках истинного предназначения*
не слушал дедушкин совет ты
совет не слушал и отцов
и стал ты всё же очень клёвый
скопцов

я вижу свет я вижу выход
печален полупихт вполне
но выход вижу этот только
в вине

и сам с собою хикеракли
не зли не спи своим не ври
не присоветуй им родимый
херни

и все истоки революций
остались резко не у дел
а хэр родименький наш костя
успел

мы вам построим на болоте
наипрочнейшую тюрьму
по плану графику но не по
уму

на колошме когда-то тихо
блестела золотая рожь
но вот тюрьму решил здесь строить
хэр ройш

струятся реки красной крови
и всё растёт её приток
но белым белым остаётся
цветок

зачем же умерли зачем мы
затем что шли мы до конца
и революции отдали
сердца

Название: Чумные порошки
Автор:  ОК Альфина и Корнел
Бета:  ОК Альфина и Корнел
Форма: сет порошков
Количество: 16 штук
Пейринг/Персонажи: персонажи Чумы
Категория: джен, слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: от G до PG-13
Предупреждения: альтернативный юмор, спойлеры
Размещение: после деанона

когда гошкá слегка взбесился
когда андрей сошёл с ума
то это значит в бедрограде
чума

вот как же он меня блядь бесит
не в глаз ему так сука в бровь
вот так максим и представляет
любовь

с табличкой скидка распродажа
сидят красавцы гордецы
плотней спиной к стене прижавшись
скопцы

хлысты везде с собой таскают
студентов делают в заик
знакомьтесь эти два с истфака
ОиК

колёса кресла и газета
а из колонок дебюсси
обычное такое тавра
такси

сергей корнеич восклицает
запальчив громок и упрям
мы разнесём все юбилеи
к хуям

фонарь отмычки злые мысли
чума спасенье от неё
вот гуанако и его всё
шмотьё

ГЕ красивый хоть и старый
блестит призывно парой глаз
студенты сразу же впадают
в экстаз

не помнит цвет волос и голос
с утра болит его бошка
знакомьтесь милые знакомьтесь
гошкá

ГЕ куда же подевался
с тоской молевич вопрошал
гошкá в полголоса ответил
ебал

печален таврский брат наш бахта
печаль его неглубока
абсурд велик болит у бахты
рука

как там на личном у андрея
гошкá включивши свой сарказм
лишь с пёрышками он получит
оргазм

нахмурил брови сонный дима
ОиК отдельно и живьём
ну нет живые они только
вдвоём

ну где же где же святотатыч
вернись отпразднуем травой
вернись пожалуйста вернись ты
живой

ГЕ прекрасный окрылённый
как гриф грифон или икар
не держат крылья к сожаленью
удар

печальный солнечный апостол
как будто символ всех детей
с тетрадкой к стеночке прижался
андрей

голосовать!

@темы: фандроч, окАиК, ПДСХ, Чума

---

про аватарочный флэшмоб (да, я отдаю себе отчёт в том, что тут одни флэшмобы...)

"Вы отписываетесь в комментариях, а я делаю/нахожу/рисую вам аватарку (или несколько), которая, как мне кажется, вам подойдет и будет с вами ассоциироваться. Получив аватарку, желательно перепостить флешмоб.



(Все сугубо добровольно, полученное не обязательно гордо носить, я не обижусь)"



для  ~Граф~

для меня

от  ~Граф~ -а

запись создана: 01.11.2014 в 14:16

@темы: флэшмоб

---

про 1 lvl ОК Альфина и Корнел

спешите читать!

@темы: фандроч, окАиК, ПДСХ, Чума

---

про КФБ и Пёсий двор и Чуму

«Пёсий двор“, собачий холод» — это роман про студенчество, желание изменить мир и цену, которую неизбежно приходится за оное желание выплачивать. Действие разворачивается в вымышленном государстве под названием Росская Конфедерация в эпоху, смутно напоминающую излом XIX­-XX веков. Это стимпанк без стимпанка: ощущение нового времени есть, а вот научно-технологического прогресса особенно не наблюдается. Поэтому неудивительно, что брожение начинается именно в умах посетителей Петербержской исторической академии имени Йихина.

«Чума в Бедрограде» — это немалых объёмов роман про некую болезнь, поразившую некий город. Компетентные лица, впрочем, утверждают, что дело вовсе не в городе и даже не в болезни.

@темы: фандроч, почитать, ПДСХ, Чума

---

про флэшмоб с приятностями ежедневными

эстафету от  Christian Schuldig принимаю
нужно 7 дней записывать хотя бы по три хороших события/новости произошедших с тобой за день.
мне кажется должно как-то положительно сказываться на самочувствии ^^
а посему добро в массы!  DUM-E,  Jiyouh,  кобрыч,  Сони Тарк, присоединяйтесь котятки!

27.09.2014

27.09.2014
- породил текст к своим фандомным болям в творческом порыве (вообще-то это было вчера, но после полуночи, так что буду считать, что сегодня))
- выспался кажется
- отдал ведьмацкий меч успешно, он очень неплох)
- купили очень вкусные конфеты с грушей
- переспосмотрели Мстителей, люблю их ^^

28.09.2014

28.09.2014
- и снова выспался, но на этот раз даже без больной головы!
- из Барселоны вернулись вулканские братья, привезли кучу подарков, вкусняшек и историй)
- оделся девочкой, иногда хочется..
- сходил на концерт, Дагаровцы отлично выступили, теперь люблю песню про полярное лето ^^
- нашел собеседника готового не только слушать, но иногда отвечать на мой узкофандомный поток сознания
- кстати надеюсь на потенциальное расширение тематики дискуссий и дальнейшее сотрудничество (эк я офи-ци-о-з-но то, леший. хочу дружить!)
- ну и погода, кстати, была хорошая!

29.09.2014

29.09.2014
- начал читать Золотцевы главы, первая Золотцева глава очаровательна
- Дашпан приготовил офигенно вкусное мясо *_*
- кажется такие началась некая активность в ОК
- нет дедлайна, дедлайна неетууу)))) я тюленю как хочу!

30.09.2014

30.09.2014
- Дашпан купил фигурку Новы которую, мы давно хотели и всячески вылавливали по детским мирам мск, он классный
- сварил грибной супчик
- посмотрел новую серию Доктора (хотя она так себе)
а вообще дурацкий день ><

01.10.2014

01.10.2014
- обожрался вожделенного вкусного арбуза на работе
- на работе же почти никто не выбешивал сегодня, редкость
- в фандомных болях началась некая активность, что не может не радовать
- на кухне орут подъездные песни, даже про макдональдс

02.10.2014

02.10.2014
- сегодня было солнечно
- я поработал работу на работе даже с неким энтузиазмом
- Дашпан купил мне фигурку Минас Тирита
- завтра пятница

03.10.2014

03.10.2014
- сегодня пятница!
- мне нравится погода, не смотря на холод! можно носить шарфы, а я люблю шарфы ^^
- съел в одну харю целую химическую шоколадку и м не не стыдно)
- приняли мою заявку на фест как, подождите подождите..... косплеера! XDDD веселит безмерно
- присоветовынный фильм "Киногид извращенца" оказался весьма любопытным..
- эпоксидка застыла!это каждый раз радость, ну

и тут я понял, что сегодня 7 день и был...
из эксперимента выяснилось, что основные мои радости это: 1)пожрать 2)поспать 3) пофандрочить
кто бы сомневался то
господа мне СТЫДНО

з.ы. а ещё я не упомянул ни разу одну свою каждодневную радость, которая дарит мне тепло, любовь и обнимашки (и еду, агаXD), но она есть и это очень очень здорово

запись создана: 28.09.2014 в 02:23

@темы: флэшмоб

---

про качество текстов.

03.10.2014 в 02:04

Пишет  Фобс:

03.10.2014 в 01:07

Пишет  Shinmaya aka Fred:

Уроки литературного творчества
Очень-очень-очень прошу перепоста максимального.
Lady_Arien, моя бета, начала очень классный и полезный проект:

Уроки литературного творчества

Вика - профессиональный редактор и корректор. По образованию - филолог-литературовед.
Мы с ней работаем уже около 7-и лет, и надо сказать, она дает очень ценную поддержку любому творческому человеку.
Главное, что лично я ценю в работе с ней - умение задавать нужные вопросы. Когда у меня какой-то творческий затык, мы с Викой созваниваемся,
обсуждаем идею, персонажей, и именно ее вдумчивые вопросы часто приводят меня к каким-то озарениям.

Писать сейчас хотят многие. Другой вопрос, что образование у всех разное, база опять же. И если в школе на уроках литературы было как-то не очень,
а в лит. вуз не поступили - очень многого от этой базы вы даже знать не будете, а между тем знания для писателей очень важные.
Всему этому Lady_Arien посвящает свои занятия. Работа ведется очень индивидуальная, то есть, база будет подбираться исключительно под Ваши нужды.

И, главное, у Lady_Arien есть очень хорошее правило в работе с авторами: Автор - хозяин своего произведения.
При редактуре никогда не станет переписывать ваши фразы, но объяснит, что ей не нравится в том или ином предложении и попросит автора самого исправить или предложит несколько вариантов. В работе с ней вы всегда будете уверены, что это ваш текст, такой, каким именно вы хотите его видеть. Вам придется над ним поработать, зато результат будет на 100% принадлежать вам.

Вот, что Вика предлагает как специалист:

Индивидуальный курс скайп-лекций посвященный литературному творчеству и всему, что с ним связано (группа 2-3 человека).
Лекционный курс подбирается соответственно запросам учеников в группе. В программе курса - книги ведущих литературоведов, как современных, так и классиков.

Персональная работа с авторами: от обсуждения вселенной до композиции произведения и психологизма персонажей.

Творческие консультации по скайпу (индивидуально).

Корректура и редактура готовых текстов.

E-mail: [email protected]
Дневник: lady-arien.diary.ru/
Скайп: shira_death

Цены более чем приемлемые.
Более подробно о них можно узнать у Lady_Arien.

Я очень прошу вас, если идея зацепила, но вы сомневаетесь, стоит ли - решайтесь!

почему это очень-очень важно

Вы очень поможете человеку, оказавшемуся в сложной жизненной ситуации без средств к существованию. Если помните, то я в конце лета собирал Вике денежку, когда они с мамой остались без дома и им пришлось уматывать в Мариуполь из-под обстрела в Донецке. Зима близко, денежки закончились, сами понимаете. Работать с авторами Вика любит и умеет отлично это делать, вот мы и решили продвинуть такой проект.

---

про Чуму в Бедрограде (запоздало)

вытрясу из закромов своё альтернативное фандротворчесво

рецидив так рецидив.
иллюстрация тому, как я страдаю от не умения рисовать

спешите видеть или нет

"Яблоко сиротливо зеленело на чьих-то отчётах по профилактике нервных срывов" (с)


"На правой руке у Димы болтался неказистый браслетик, сплетённый, кажется из каких-то степных трав. Если он так представляет себе украшения, то, право, этот человек безнадёжен"(с)


"... а пробирка с продуктами разложения второй или третьей стадии служила в качестве пресс-папье и была трогательно наряжена чьим-то кольцом. Интересно, чьим? Точно не Габриэль-евгеньечевским, он бы никогда не стал носить нечто столь задрипанное, пусть и серебрянное, пусть даже с чёрным треугольным камнем."(с)


"... и наконец, старая пачка сигарет. Смешных, исторических, сделанных под оскопистский салон: разноцветная (у каждой - своя) бумага и фильтры аж золотые. Китч, но смешно."(с)


"... как когда курили, курили цветные сигареты и старались даже не разговаривать..."(с)
"Разноцветные сигареты - раритетный китч, сделаны лучшими подпольными мастерами для любителей оскопистских салонов." (с)


"Ветер разносил по пустырю тяжёлый, приторный, дурманящий запах черёмухи, и, конечно, именно от него в голове было пусто, липко." (с)


и безцитатные картинки под впечатлением


вот.

@темы: фандроч, Чума

---

про несовпадения

почему всё время хочется делать совсем не то, что нужно и/или планировалось в данный момент?

нужно крафтить - я хочу шить

нужно шить - я хочу смотреть кино

собралась посмотреть кино - хочется сделать что-то полезное

нужно работать - хочется шкурить

читаешь комиксы - хочется работать даже О_О

а ещё столько всего разного интересного и одновременно пожалуйста!
"со мной что-то не так" (с)

---

про родовые окончания

кажется я совсем не понимаю какие родовые окончания не нужно ставить.
т.е. реально, я задумываюсь каждый раз, когда возникает необходимость родовых окончаний относительно себя!
это странно, блин ><

---

про КФБ

больше фандомной активности, неспокойно мне.

---

про starcom 2014

а до этого был Старкон))

23.07.2014 в 00:54

Пишет  Jiyouh:

Старкон
в этом году не особо хорошо зашел, надо сказать. Было очень непонятно что делать, очень громко и очень гадовый свет в ленэкспо, который делал всех серыми и скучными. Ничего не купил, нарезал пару кругов, и как-то в общем да. Зато мне понравилось собирать-разбирать стенд, я увидел редкопоявляющихся друзяшек, в Питер, опять же, съездил ХДД
Короче, вот фотки, вот. Выяснил, кстати, что мне интересна репортажка, я бы вдувал периодически, прокачивал это дело. Только объектив надо сменить. Особо много совковым без автофокуса не нарепортажишь)))

РАЗВЕРЗНУТЬ

Все залезают в глюкоколбу и сходят с ума. С виду все норм, но когда ты в ней...








Это был мой сэндмоно-домик) Внутри валялись кресла и огонечки, там сидел я в своем любимом ксоплее Смерти и пускал поваляться всех, кто осмелится))










Это кусочки стены ржача с нашего стенда)) Типа, берешь супергероя, неловкую фразу ???????? профит




















































































Приключения Росомахи в следующей серии!)

---

про GISWHES 2014

я очень ленив и не буду писать целый пост, а потырю его у сэра Кея)
было забавно, спасибо всем!
^^

23.08.2014 в 01:16

Пишет  Jiyouh:

ГШВС ПСТО
Давно лежит это псто, так как я опять ВВЯЗАЛСЯ во все сразу +ОСТАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Пишу где-то между заливкой силикона(взял работу на дом из мастерской), чертежом выкройки в векторе и эскизом гигантской руки))

1. Я счастлив.
2. Мир не изменился(он и не мог), но чуточку расширился. Капелюшечку. Как раз на такое расстояние, чтобы состоялся пункт номер 1.
Это вкратце.

Если подробно, то за неделю со 2 по 9 я: свил полутораметровое гнездо около чьего-то дома, увидел соседей сверху с преобраги(воу, они существуют), убегал от пятиголового монстра в ночи, фотографировал единорога, какающего радугой, посетил кузницу, внезапно скатался в Дубну, встречал рассвет в тачке, приклеивал себе мох к подбородку на двусторонний скотч, с преогромным удовольствием поучаствовал в создании машины Голдберга и мешал людям спускаться по эскалатору))) Это тоже какие-то сухие факты получились, без блекджека, общения и проч.)

В целом, забег был пробным. Я осознал все свои ошибки, как зачинщика кутерьмы, провалы в организации (которой я не занимался вообще ни разу в жизни), понял, что команду надо если не с умом подбирать, то хотя бы подробно со всеми познакомиться. И чтобы все очень хорошо понимали, что это развлечение, а не цель в жизни. Что если ты участвуешь в гишвесе, то это УЖЕ победа.
В следующем году составлю договор из серии "Я, Откорней Докончиков, обязуюсь получать удовольствие, не расшибать лоб об пол, быть проще и нежнее к людям", и заставлю всех подписать)))
А еще, надо бы заранее высадить пару грядок капусты кале, она необходима)))

А теперь, праздник ебанька!То, в чем участвовал я, и то, что любо моему сердцу)

РАЗВЕРЗНУТЬ

Кобрычевый айтем, наш любимый, например. "Зафиксируйте момент, как ваши бабушки-дедушки или прабабушки-прадедушки борются в грязи"
У Кобрыча мировая ба


Блзнцвй айтем. Дейзи на энтерпрайсикле мчит в варпе


Тырачин ангел из прокладок


Народ в шляпах из мороженого патихардит. Горячую воду отключили века назад.


"Вы и ваши друзья это пятиглавый монстр, все головы которого торчат из воротника одной огромной майки. Теперь займитесь какой-нибудь дворовой/садовой работой."
Сбоку видно мою спину. Фризлайт))


Эт гнездо около пафосных соседей, там я с пледом и Гейманом)


Шедевральная голова Барроумена из скотча, Меркури помойму ее делала)


Охрененская гоп-деревенька Нэм "Замутить пряничную деревеньку с элементами городского упадка: проституцией, наркоманией, полицией."


Близнецовый айтем, но я тоже напросился туда сходить) Крестьянский домик-музей в Коломенском, поняша под руководством близнецовой маман)Еще там куры, корова и кузнец по соседству)
"Предоставьте визуальное доказательство, что единороги на самом деле пукают радугой. Никакого фотошопа"


Почти перед самым концом ходили по айтем "Найдите предмет, который храните по неправильным причинам. Уничтожьте его изо всех сил." Близнецы рубят и жгут, я снимаю


Минская часть команды пускает кораблики в фонтане. Я почти уже не злюсь. Правда. Уже почти.


ВИДОСЫ

Машина Голдберга, в которой я успел чутка поучаствовать "Создайте машину Голдберга, включающую песню Eye of Tiger, фотку Джона Траволты, вантуз и желуди."


Лемуровый айтем "Поймайте рыбу на рыбную наживку, когда вы в костюме рыбы"


"Давайте посмотрим, как Флэш застрял позади стоящих пассажиров на эскалаторе." Придуманный флешит, я неплохо режиссирую и говняво снимаю. Дейзи хорошо склеивает


Мы распотрошили мастерскую и поехали в Дубну за этим."Станьте напротив пафосного здания/монумента в какой-нибудь охуенной одежде и скажите на своем родном языке какую-нибудь фразу, начинающуюся со слов «Gishwhes makes me feel»…."


Сама Дубна как бонус:




И сразу потом поехали в МАМОНТОВО. Забыли реквизит дома и пришлось сочинять на ходу ХДД Типа Леший. " В некоторых странах есть свои легендарные монстры – нечто вроде Лохнесского чудовища в Лох Нессе, Йети в Шотландии… Сфотографируйте или снимите на видео монстра, который обитает у вас."

клоузап:


И "Прыжок через акулу" Дейзи прыгает, Меркури держит. В главной роли акула Барри. Все это время рядом проезжают пожарные машины почему-то. Чтобы не было все так обыденно, видимо))


ВОТ. Как после такого не стать счастливым?!!!

---

Про книги

Режис де Са МОРЕЙРА. Книжник

[отрывок

]
Далеко-далеко, за тридевять земель от ваших краев, лежит страна, в той стране есть город, а в городе множество книжных лавок. В одной из них ее хозяин, Книжник, услыхал бренчанье над входной дверью – пу-ду-пу-ду-пу-ду – и открыл глаза.
Он кое-как прибрался на своем столе и принялся ждать.
Стол Книжника скрывался за двумя углом составленными стеллажами. Посетители книжной лавки, полагал он, желают первым делом видеть книги.
А вовсе не книгопродавца.
Книжник любил представлять себе, как посетитель попадает прямо в книжный океан, вернее в книжное море, и странствует по нему в одиночку, без посторонних глаз.
Ему хотелось, чтобы книги существовали сами по себе, без него.
А он, Книжник, сам по себе пусть бы и вовсе не существовал.
Пожалуй, Книжник был немного мрачноват, но он к себе приноровился.
Легко ли сохранять бодрость духа, когда вокруг столько книг, столько разных историй, мыслей, жизней. В минуты уныния ему случалось позавидовать торговцам автомобилями.
Но не всерьез.
На самом деле он завидовал даже не авторам книг, которые читал, а их героям.
Книга же, где герой торговал бы автомобилями, ему что-то не попадалась.
Чтоб торговал действительно, а не загнал бы там разок по случаю.
А уж Бог знает, сколько книг он прочитал.
Впрочем, Бог знал, что книг, где герои держали бы книжные лавки, он тоже прочел не так много.
Ну, это дело мне и без того знакомо, подумал Книжник про себя, чтоб прекратить пререкания с Богом.

Он прислушался и по скрипу шагов понял: «Мужчина».
Шаги приблизились.
Решительные и уверенные – видно, человек здесь не впервые. Он знал, куда идти – направлялся прямиком к закутку хозяина. Книжника невольно потянуло нырнуть под стол.
Но он сделал усилие и отважно остался сидеть в кресле.
Мужчина подошел. Он принес назад книгу о дельфинах, которая ему не понравилась.
Так прямо и сказал:
– Мне эта книга о дельфинах не понравилась. – Он носил элегантный костюм. – Просто дрянь!
Книжник посмотрел ему в глаза.
Красивые глаза.
– Простите, – осекся посетитель. – Я не так сказал. Мне не понравились дельфины, а не книга. Терпеть их не могу. А кое-кто… уж так их расхваливал…
Взгляд посетителя затерялся в афишах, висевших над столом у Книжника.
– Одна довольно молодая женщина… ну, моих лет… Вот так… Всего хорошего, месье.
– Хотите получить обратно деньги? Или зачесть их вам вперед?
– Нет-нет, спасибо за любезность. Книга ни при чем, покупку я не отменяю. Если подумать, книгу о дельфинах лучше и написать-то трудно. Да, превосходная, наверно, книга. Просто я не хочу держать ее у себя… чтоб не попалась на глаза… кое-кому…
Взгляд снова устремился вдаль.
Но посетитель встрепенулся и сказал:
– Ну, до свидания, всего хорошего.
– Всего хорошего, – ответил Книжник.
Он подождал, когда раздастся пу-ду-пу-ду-пу-ду над дверью лавки, и задумался.
Но ни одной женщины, влюбленной в дельфинов, что-то не припоминалось.
Он напряженно думал. Вообще, он знал довольно много женщин.
В свое время друзья – тогда они у него еще были – называли его лавку «ловушкой для женщин».
Хотя и сами, и хозяин Книжник, и женщины не очень понимали почему.
Сплошные книги, сплошные полки, ни красных бархатных портьер, ни шампанского, ни подносов с печеньем.
Только книги.
Где, спрашивается, тут ловушка? <…>
***

Хоть у Книжника не было больше друзей, зато было пять братьев и пять сестер.
И они никогда не судачили о нем за его спиной.
А он был всем им братом.
Братья и сестры были раскиданы по всему миру, жили каждый сам по себе за тридевять земель от города, где Книжник держал свою лавку, и время от времени получали странички, вырванные из книг.
Без комментариев.
Для каждого брата и каждой сестры странички всегда были разные, и каждый брат или сестра по-разному с ними поступали.
Но все читали.
Читали все.
И Книжник знал, что все прочтут.
Поэтому когда, прочтя какую-нибудь страничку, он думал о ком-нибудь из братьев и сестер и хотел повидать их, то вырывал ее из книги и посылал им.
Без комментариев.
А книгу относил в ту комнату без стеллажей, куда вела винтовая лестница.
Когда у братьев и сестер пошли дети, Книжник стал выдирать странички и для них, для всех своих племянниц и племянников.
Так что на данный момент в верхней комнате скопилась гора самых разных испорченных книжек.
Книжник часто думал, что вот он умрет, а братья и сестры со всеми своими детьми соберутся в какой-нибудь точке земного шара, помянут его с печалью и весельем, а потом соберут все свои странички, и получится Книга Книжника.
Приятная мысль.

Откуда Книжник знал, что умрет раньше всех?
Знал, и все.
Даром, что ли, он прочел целую книжную лавку книг! Знал.
И удивлялся иногда, что до сих пор не умер.
Книжник прошелся по книжным аллеям своей книжной лавки.
Взял с полки книгу наугад.
Открыл на первой странице, стал читать, улыбнулся.
Перевернул страницу, прислонился, читая дальше, к стеллажу. Скользя спиною, опустился и уселся на пол. Улыбка стала шире.
Не то чтоб эта книга была смешной – ничуть! – так действовали на Книжника все книги, потому-то он и завел свою книжную лавку.
Как только Книжник открывал книгу, он чувствовал себя счастливым.
Или, по меньшей мере, ему было хорошо.
Он радовался как ребенок.
Питал такую слабость.
Ему казалось, что кто-то думает, заботится о нем.
Словом, читая книгу, Книжник чувствовал себя любимым.

---

про мою силу воли

---

про заразность

все выкладывают дурацкие картинки и я тоже!!!и мне не стыдно, нет нет я и Дашпана налепил ^^