СПИСОК РАБОТКафедральное чучело
Бирюзовые сигареты
Зеленые розы
Истинное предназначение беды
Майская ночь
Про «быть вместе»
Цирк
Цветное стеклышко
Росские пирожки
Революционные порошки
Чумные порошки
Название: Кафедральное чучело
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: поэзия
Размер: драббл, 309 слов
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: члены Революционного Комитета
Категория: джен
Жанр: виньетка
Рейтинг: G
Краткое содержание: Что могли бы подумать об изменившемся городе члены Революционного Комитета, в роли которых выступает кафедральное революционное чучело?
Размещение: после деанона с разрешения автора
Чучело смотрит на город;горло сжимает ошейник.
В долг, но ведь снял же! Но этим неважно;
пишут историю с переложений,
в новых борделях — хлыстами на теле.
Город устал от своих откровений.
Чучело в образе Вени.
*
Чучело смотрит на город.
Лекарей лучших не стало,
кануло в Лету время таблеток.
В бога играющим нужно так мало:
дюжину тел для чумного скандала.
Город вколол эту дозу себе и —
чучело в роли За'Бэя.
*
Чучело смотрит на город
китчем в расстрельной рубашке:
мода на смерти, влияние ретро.
С города ветер срывает растяжки:
«Выставка старых авто. Распродажа».
Призраки — даже и те заржавели.
Чучело нынче Метелин.
*
Чучело смотрит на город:
город расцвел орхидеей,
хрупкою с виду, но сок ядовитый.
Он — воплощенье кошмарных видений:
наша, душа моя, наша идея
станет для дерзких — плитой кенотафа.
Чучело в облике графа.
*
Чучело смотрит на город.
Жить надо строго по плану.
Перевороты выходят из моды.
Радио крутит «Кармину Бурану» —
меньше заметен контроль неустанный.
Для достиженья такого эффекта —
чучело в роли префекта.
*
Чучело смотрит на город
из-под манжеты незряче.
Скорбь необъятней пустой голубятни:
как, неужели стряпух нет и прачек?
Новая кухня — «делить и херачить»?!
Как неизящно и неавантюрно!
Чучело — Золотце. Хмурый.
*
Чучело смотрит на город,
город, утративший память.
Люди — слепые, в сердцах — как в пустыне.
Список расстрелянных кончится нами,
списком подопытных бредит динамик.
Голос пропал. Только шорох в эфире.
Чучело — Тимка, не Твирин.
*
Чучело смотрит на город.
Время страшнее шрапнели.
Сняты казармы для складов товарных.
Слабые духом наследуют землю,
слабые честной борьбы не приемлют,
вновь попирая заветы отцовы.
Чучело в роли Скопцова.
*
Чучело смотрит на город,
все гениальное просто.
Сложно — дав слово, защелкнуть оковы.
Город надежд, превратившихся в монстров,
бредит, паршивеет, тычется носом.
Мерзко последним идти со спектакля.
Чучело — сам Хикеракли.
*
Город на чучело смотрит,
город в костюме парадном.
Смотрит с усмешкой: игрушки да решки?
Время взрослеть. Петербергу в награду
за вольнодумие быть — Бедроградом.
Имя такое — тяжелая ноша.
Город в обличии Ройша.
Название: Бирюзовые сигареты
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 775 слово
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Размещение: только после деанона с разрешения автора
Твоей любви лишиться навсегда.
Шекспир. Сонет №90
Теперь он просыпается и чутко прислушивается. Глаза открывать страшно, пока не услышишь из кухни звон посуды. Значит, все в порядке, значит, не ушел. Просто, как обычно, встал раньше, чтобы сварить кофе.
За окном снова шелестит дождь, и голову от подушки не оторвать. Но лежать в опустевшей постели неуютно, поэтому нужно, необходимо добрести до кухни.
Тучи обложили небо, затуманили голову. Мысли путаются, и только если подойти сзади, обнять, уткнуться в широкую максимову спину, в голове проясняется, рассеивается липкий холодный туман.
Максим оборачивается, обнимает, и в его руках Габриэль Евгеньевич наконец-то собирается, становится целым, не остается ничего, кроме здесь-и-сейчас. Хочется прижаться сильнее, и так обидно, что рук мало, пальцев мало, чтобы обнять, чтобы вцепиться и не отпускать больше.
Если не обнимать, не цепляться, то не останется ничего, размоют, растворят его проклятые бедроградские дожди.
Максим смотрит вопросительно. Нужно разгладить эту морщинку между бровей, не было ее там раньше. Пальцы скользят ото лба к виску, очерчивают скулу, проводят по губам.
Хочется, чтобы Максим улыбнулся, как раньше, но он только хмурится. И в глазах читается все тот же вопрос, что повис между ними с мая: зачем ты уезжал, зачем ты его послушал? С ним у вас так же было?
Да нет же, глупый. Плохо с ним было, хуже, чем пятнадцать лет назад, когда кровь из располосованных вен стекала по грязному кафелю. Только как об этом скажешь?
Максим разжимает руки, отворачивается к плите, звенит чашками. Уже злится, и можно только отойти, не трогать, ждать, пока перекипит.
Максим умница, он почти научился с собой справляться. Тогда, в мае, слова не сказал, даже помог собрать вещи, проверил, чтобы в чемодане оказалось все необходимое. А потом расколотил сервиз.
Безвкусный сервиз было ничуть не жаль. Подарок от факультета, на тридцатилетие, кажется. Габриэль Евгеньевич сразу же задвинул его подальше, как он поступал со всеми неудобными напоминаниями. Как бы хотелось, чтобы ни возраста, ни настоящего его имени никто не знал, чтобы можно было все это выбрать по своему вкусу. Пока же получалось только игнорировать. Он знает, что все знают правду, но очень хорошо научился делать вид, что ему плевать. Это тоже непростое умение, и если бы он не видел, как можно на самом деле, думал бы, что это и есть высшее искусство – закутаться в собственный морок, отгородиться им от мира.
Но он-то знал, что бывает иначе. Что все возможно, если очень сильно поверить. Только один человек так мог. Он творил из послушной, как глина, действительности химер, неотвратимо притягательных издали, страшных, если подойти поближе. Габриэль Евгеньевич покупался на этот обман. Зачарованный, всякий раз поддавался чужой воле, и всякий раз, заглянув в глаза чудовищ, отшатывался в ужасе.
В первый раз было просто больно, и боль в перерезанном запястье помогала на время отвлечься от другой, куда более сокрушительной боли. Потом была больница, лекарства, которые не помогали, скандал на кафедре и месяцы, проведенные в башне, взаперти.
Второй раз случился, когда он наконец привык улыбаться ему так же, как и остальным сотрудникам кафедры. Здороваться по утрам, обсуждать расписание. Проходить мимо, не оборачиваясь, и на лекциях не задерживать взгляд на мальчике, который теперь просыпался в его постели.
Сережа возник тогда на пороге, мокрый насквозь, очень пьяный и очень несчастный. Путано объяснил, что скоро, кажется, пропадет надолго, что устал от Университета, что это, наверное, правильно, вот так… Кажется, просил прощенья, но это было уже неважно, потому что руки сами потянулись отвести от лица мокрые пряди, погладить по щеке.
Больно было потом, и с этой глухой, изматывающей болью, как оказалось, можно было даже жить. Если спрятать подальше ключи.
В несчастливый третий раз больно почти не было. Только очень-очень холодно и страшно. Страшно было говорить «наигрались» и видеть, как из зеленых глаз утекает лихорадочная веселость, страшно было возвращаться в пустую бедроградскую квартиру. Пить горький кофе, ложиться в холодную огромную постель и смотреть ослепшими от слез глазами в темноту.
Максим, терпеливый и преданный, вернулся, но стал каким-то далеким и спокойным. Целовал рассеянно и все пытался что-то спросить. Вот и сейчас он ушел на работу, а незаданные вопросы повисли в воздухе, ядовитые и ненужные.
Габриэль Евгеньевич побрел обратно в спальню, безуспешно поискал в тумбочке савьюр, но с полки выпали только смешные разноцветные сигареты. Воспоминания впились колючками. Табачный дым с тенью цветочного запаха забрал и их вместе с тревогой и страхом. Потрескивая, прогорала разноцветная бумага, и дым плотными завитками поднимался к балдахину.
Максим не любил, когда он курил в спальне, Максим стал часто раздражаться по пустякам. Ему нужны объяснения, слова. Но слова не помогают, они непослушные, громоздкие, они запутывают еще больше. Слова однажды раздавят их, закроют собой то, что есть на самом деле.
А Максим злится, не понимает.
Не злись на меня, прости.
Я бы с радостью ответил тебе, если бы мне не было так страшно.
Название: Зеленые розы
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 526 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гуанако, Габриэль Евгеньевич
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: обсценная лексика
Размещение: только после деанона с разрешения автора
Гуанако честно пытался найти себе полезное занятие: открыть нужную главу в монографии, принести еще справочник, сделать чай с градусом. Все что угодно, лишь бы не пялиться так.
А взгляд все равно то и дело скользил по досадливо закушенной губе, по линии шеи, по беззащитно торчащим в широком вороте рубашки ключицам. И сразу никаких связных мыслей в голове, только порнографические картинки.
Но, леший еби, это же твой студент! Не то чтобы Гуанако волновали такие тонкости и что про них в университетском уставе написано, на всякие там правила он хуй положил еще в младшеотрядском возрасте. Просто, если начать свои интенции демонстрировать – сбежит от него нахер первый в жизни дипломник. Было ведь уже такое.
После того блядского экзамена, на котором они познакомились, уходили поздно, остановились на крыльце перекурить. И только тут Гуанако разглядел, что мальчик не только ёбнутый на всю голову (Набедренных и блядские скопники, охуеть можно), но еще и очень-очень красивый. Стоял под тёплым фонарным светом, курил (не в затяг, конечно), и дым вокруг него вился как-то художественно. Удержаться и не поцеловать было решительно невозможно. Только вот мальчик оказался нервный, сигарету выронил и сбежал. А Гуанако так и остался стоять на крыльце, докуривать и думать (в основном, о непристойном).
К осени Гуанако думать перестал, да и вообще из головы выкинул и этот блядский экзамен, и роман. Поэтому, когда в сентябре ему выдали студента на дипломное руководство, малость охуел. Габриэль, леший еби его батюшку, Евгеньевич Онегин. Хочет диплом писать только у него, иначе грозит вообще из Университета уйти.
Очень быстро стало понятно, что отпускать его из Университета не нужно, а нужно прямо с этого же семестра окучивать на предмет аспирантуры. Науку историю Габриэль любил самозабвенно, говорил красиво и по делу, куда только вся его застенчивость девалась. Самое место на кафедре, а романы писать и на каникулах можно.
Вот только сейчас, когда он сидел на кухне, читал, хмурился, делал пометки, ни о чем таком говорить с ним не хотелось. Хотелось целовать, долго и со вкусом, хотелось расстегнуть еще несколько мелких пуговиц на дореволюционной какой-то рубашке. В общем, много чего еще хотелось.
Но время позднее, нужно было допивать блядский чай с градусом, от которого на щеках Габриэля проступил едва заметный румянец, и провожать гостя до двери. В прихожей он замотался шарфом, закутался, и дышать стало вроде как легче. А потом поднял на Гуанако голубые-голубые, как морская вода, глаза, и все - пиздец. Приплыли.
Целоваться Габриэль отчаянно не умел (как, блядь? в старшем отряде только этим все поголовно и занимаются). Неопытность его, правда, окупалась фантастической какой-то доверчивостью и самозабвенностью. Ластился под рукой, льнул всем телом, путался пальцами в волосах. А потом отшатнулся, посмотрел испуганно и выскользнул за дверь. Только простучали по крутой лестнице торопливые шаги.
Гуанако так в дверях и замер, охуевая. Вот тебе и первый дипломник. Сам же и проебал, даже свалить не на кого. Завкаф поржет, когда завтра узнает.
По-честному, слухи на кафедре его сейчас вообще не ебали. Куда обиднее было, что он снова сбежал, и снова Гуанако остались одни непристойные картинки. Первая опасная мысль уже запрыгала где-то, засвербела: теперь у тебя есть цель. Блядская метафорическая цацка на метафорическом пароходе. Слабо?
Не слабо! Назавтра Гуанако с раннего утра приперся на широкое университетское крыльцо, ждать свою метафорическую цель.
С букетом зеленых роз.
Название: Истинное предназначение беды
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 382 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Охрович и Краснокаменный
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: ООС
Примечание: посвящаю всем, кто ищет что-то настоящее в близких и далёких своих.
Размещение: после деанона с разрешения автора
Рассчитывать мы вправе на успех,
Нас в счастье обманувший.
Джон Мильтон. Потерянный рай
До чумы они были почти тихие и почти спокойные.
Но что-то смертельные болезни меняют в людях, верно? Даже в ТаКиХ.
***
Лист бумаги.
На нём единой линией Охрович и Краснокаменный. Бесконечные друг в друге.
Неделимые.
***
Набор стереотипных образов: ОиК как отражения друг друга, и не ясно, кто из них настоящий; ОиК как грифон о двух головах, бездушный, но гордый зато.
Стереотипы надо ломать.
Они не заслуживают ЖаЛоСтИ.
А если так, то ОиК отдельно, отдельно, каждый в своей скорлупке, пустотке, неровной щербатой стенке.
Если так, то они самые одинокие посреди чумы.
***
Совсем, совсем одни. Однее Ройша без Брови даже.
Однее Метелина перед казнью.
***
Просыпаются одновременно, едят-пьют-курят-ходят-ждут-смеются-испытывают-боль одновременно.
Но синхронизация физическая ещё не предполагает синхронизации духовной.
***
Между Охровичем и Краснокаменным — километры и километры блядства, сарказма, ненависти и бордельных инструкций.
Они не умеют быть нежными => настоящими.
Они не умеют быть.
Они не.
***
Дожидаются вечера, вваливаются в квартиру, сдирают свитера и рвурвутрвут чужую кожу грифоньими своими когтями в тщетной попытке добраться до
самой сути
.
.
.
Потом лежат на полу злые, неудовлетворённые, растерянные, перемазанные в охре друг друга.
Почти неживые от кровопотери и адовой несправедливости этого паскудного мира.
***
Они.
Они хотели жить.
Жить да жить в компании Лария и его чайника, в компании Максима-осла.
Третируя студентов, воскресая каждодневно, херню творя ради поржать.
Они хотели, чтобы всё стало по-прежнему.
Или нет?
Они ждали ЧеСтНыХ ОтВеТоВ. Они боялись.
Смерти они не боялись — а зачем?
***
И всё случилось само собой.
Болезнь достигла апогея. В Бедрограде у всех не чума, но рак отсутствующего мозга.
Симптоматика такова: рефлексия, воспоминания о бывших любовях да хронический твиро-настоечный алкоголизм.
Как у Хикеракли на старости лет.
И всё закончилось.
Максим — мудак.
Ларий растерян.
ОиК руки в ноги, рука в руке, нога в ногу.
Разбудили звериков своих и
БЕЖАТЬ
(инстинкты у них всегда были на уровне).
***
А сейчас всё просто, просто.
Едут в служебном такси по сухим Афстралийским землям, и нет внутри них прежнего звериного духа.
Но есть что-то ещё, понятное, близкое, своё
.
.
.
Охрович сидит за рулём, глаза у него темны, на запястьях свежие царапины, как в прежние времена.
Но солнце, золотое неловкое солнце бросает на дурную голову его свои лучи.
И всё меняется.
Это и есть суть.
Краснокаменный щурится и подносит к губам сигарету родом из славного города Бедрограда.
Закуривает
и
улыбается.
Название: Майская ночь
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 243 слова
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Охрович и Краснокаменный
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС
Краткое содержание: про ненужные попытки быть признанным общественностью. Во времени: ОиК послеотрядные, но ещё не поступившие.
Размещение: после деанона
ОиК не были вместе по-настоящему до того момента, какКраснокаменный решил умереть.
Они были близко, ДоСтАтОчНо близко для того, чтобы противостоять миру не в одиночку. Охровичу этого было более чем достаточно, он был РаД только от того, что мог прийти к бледному отражению и позволить ему озвучивать свои собственные мысли.
Краснокаменный же нуждался в ПРИЗНАНИИ. Вечный – не вечный ребёнок: "меня зовут так-то; сейчас я не вполне адекватен из-за терпкой портовой травы; я немного жестокий, но я в этом не виноват.
Пожалуйста, любите меня.
ВСЕ
(я так нуждаюсь в этом)".
Охрович не понимал, не мог понять, хоть и любил больше всех прочих.
***
И однажды проснулся среди ночи от нестерпимого жара между ключиц. Улыбнулся, обесточенный чужой мыслью в своей голове.
Понёсся на крышу.
Конечно, успел поймать.
В ПоСлЕдНиЙ момент.
Ударил, наорал, слёзки колючие стёр с лица второй не половины, но второго сердца своего.
И целовал, целовал, целовал. Дольше обычного, не как в староотрядские времена, нет.
Злобно, агрессивно.
"Ты же знаешь, я больной, мне можно".
Не в попытке доставить удовольствие.
В попытке доказать, что от жизни-то, ты, может, и убежишь.
А ОТ МЕНЯ – НЕТ!!
Растягивал бесконечно ворот полосатой кофты, касался губами лба-губ-подбородка-кадыка и начинал всё снова.
Был рядом, был тёплым, был ЖиВыМ.
***
Потом решился стянуть свой свитер.
"Я больной, мне можно".
Раздел до пояса и Краснокаменного.
Стояли на крыше, горячие, сами не свои, но и не чужие тоже.
Стояли и держали друг друга в руках. "Не убегай, зверик".
Майская ночь в Бедрограде была нервозной, но важной.
Название: Про «быть вместе»
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 381 слово
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: Золотце/Приблев
Категория: слэш
Жанр: ангст, смерть персонажа (и не одного)
Предупреждения: ООС
Рейтинг: PG-13
Примечание: посвящаю своему золотому. Для тебя, К.
Размещение: после деанона с разрешения автора
Налетел неосторожным зелёным вихрем, обнял, принёс добрые сны и дурные известия. Тёплый, насколько это возможно в его положении.Жорж, милый Жорж. Золотой мальчик. Зо-лот-це.
Манерный до невозможности, нервический, влюблённый во всех и вся до смерти отца.
После смерти отца — влюблённый только в Приблева.
После смерти отца — сплошная истерика, долгий плач покинутого ребёнка, белки́ глаз вечно в полопавшихся сосудах.
Сандрий предложил жить вместе — стали жить вместе. Не жить, так хотя бы умирать. Доживать.
Сандрий увлёкся экономикой, Жорж — стрельбой. Друг другом они не увлекались, нет, не подумайте даже.
Просто пытались спастись.
Как же давно, до всего этого, Золотце вцеплялся изо всех сил в кружевные свои манжеты; пока не начинали белеть пальцы, пока не переворачивалось сознание в тщетных попытках отыскать единственно верный ответ.
Нет его, единственно верного.
Как же давно, до всего этого, Приблев был нелюдим; был примерным сыном и самым старательным учеником. Прятался от ровесников за жёлтыми стёклами своих очков.
Некуда больше прятаться, да и незачем, все карты из игральных стали географическими; оказалось, что это ломает людей и ломает людские судьбы, перекраивает страну, творит из руин ещё бо́льшие руины.
Оказалось, что им не казалось.
Оба смутно знали и даже через пьяную пелену юности догадывались, что это — зло, кровь, морок, кошмар.
Оба знали и всё равно делали.
Из каких побуждений? Кто сейчас вспомнит.
Помнят только, как господина Р. похоронили.
Александра (Сашу! Сашеньку!) похоронили.
Вениана похоронили и Золотцева отца.
Похоронили. Чтобы от боли дикой не сгинуть тут же, вдвоем, не расцепляя рук и не отходя от чужого надгробия, — сберегли эту боль в себе.
И теперь вот — Золотце яростно стреляет по бутылкам (плевать, что из-за слёз не видно ни одной цели). А Сандрий так же яростно считает что-то, ночи напролёт не поднимая глаз от своих бесконечных чисел.
Эти двое — как сплошное отчуждение от мира и людей. Богаты только друг другом.
Разные в своей боли, но единые в своей боли.
Вечером — рефлексия, парижский чай, разговоры о книгах, медицине, музыке, погоде; о чём угодно, только не о чувствах. Им не нужны слова для этого.
Ночью — быть отдельно, уходить по разные стороны тонкой стены. Но тревожно слушать — жив ли ещё? Дышит ли?
Утром — обнимать, заправлять за уши непослушные пряди волос Золотца; радоваться тому, что он хорошо спал; готовить Сандрию завтрак, потому что ему на работу и сам он не успевает.
Провожать до двери.
И верить, что когда-нибудь боль закончится.
Название: Цирк
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: драббл, 420 слово
Канон: Чума в Бедрограде
Пейринг/Персонажи: Гошка
Категория: джен
Жанр: внутренний монолог
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мысли про старость бывают от двух вещей.
Размещение: нет, спасибо.
Бородатый анекдот
Когда Гошке начинало казаться, что он стареет, он советовал всему миру ебаться конями и вместо того, чтобы идти к зеркалу и проверять морщины – морщины, леший их еби! – с пинка открывал дверь и шел развеиваться. Все мысли про старость бывают от двух вещей. Или от недостатка дела, или от переизбытка попыток думать. Второе лечится первым, а первое вообще не лечится никак, если не взять яйца в кулак.
Здесь не херова гэбня, здесь добрые фаланги дело не найдут и отчет по идеологии за лето не спросят.
Здесь надо самому крутиться.
Благо, поводов для саботажа во Всероссийском – хоть жопой жуй и через уши отрыгивай.
Всё на бумажках. Нет бумажки – нет приказа. Нет приказа – нет дела. Узнать, от кого кому важная бумажка идет, перехватить курьера – и вуаля, вся столичная гэбня сидит и ушами хлопает, пока ей надо бежать-ловить-спасать и вообще делами заниматься, а не яйца чесать.
Помнится, в самом начале Гошке такой подход и в голову не пришел. У него вообще тогда в голове был динамит, бежать, подрывать, массовая революция… Хорошо, в Столице нашлись люди поспокойнее, хоть госустройством и недовольные. Сказали – охолони, Гошка Петюньевич, изящней надо, тоньше.
Ебал Гошка любое «тоньше» – после херовой чумы всем, чем мог, ебал, – но всё же охолонул, задумался, прислушался – и правда, вышло куда как веселее саботировать всякую херню, чем с динамитом бегать.
Посылают фалангам запрос – а тот им не доходит. Посылают фаланги рекомендацию – а нету ее, ищи ветра в поле. Результат – не работают фаланги толком, гэбне самостоятельно работать приходится – оно и хорошо, для того гэбни и придумали.
Пару раз и до динамита доходило, но основной план был в другом. Пусть сами люди, властьпредержащие, леший их всех, осознают, что фаланги не работают, а где работают – работают не так.
Там и сторонников найти можно, а глядишь, и до настоящей революции дойдет.
Когда же накатывали мысли про старость – едва за сорок перевалило, какая нахер старость – Гошка спешно искал себе дело и начинал его делать.
Сны только портили всё. Из них, собственно, мысли и росли.
Кто хоть день в гэбне с нормальной синхронизацией сидел – нормальной, а не как на трижды ебаной Колошме, – тот потом крепко не спит и прежним не будет. Когда было четверо, а стал один…
Часто снились – Бахта, Соций. Андрей. Дергало, как от больного зуба. Скучало. Нет-нет, да приходило в голову – как там миленький, в своей особой больнице. Не залечили ли, будет ли. Хотелось чуть ли не на поезд, чуть ли не побег ему устраивать.
От таких мыслей Гошка начинал бегать по делам особенно резво и к зеркалам не подходил.
Название: Цветное стеклышко
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: проза
Размер: мини, 1509 слов
Канон: "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: граф Набедренных, Веня
Категория: слэш
Жанр: missing scene, флафф (да, такой вот флафф)
Рейтинг: G
Краткое содержание: В чем же заключается "нищенское сокровище" Вени, его драгоценное воспоминание? В случайной вольности под воздействием твирова бальзама, может быть?
Примечание: написано после многократных воплей "ВЕЕЕЕЕЕРФЬ!". Пейринга "граф/верфь", увы, не вышло)
Размещение: нет
«…О, я прекрасно вижу всю низость и весь эгоизм своих надуманных проблем. Мы ставим ультиматум Четвёртому Патриархату, мы подрываем торговые отношения с Европами, а я печалюсь о таких мелочах. Но что же поделать, если я перестал понимать, где я, а где тот самый граф Набедренных, чьи ужимки и выверты ума вьют верёвки из генералов, из капитанов вставших кораблей, глав важнейших институций и владельцев жизненно необходимых городу предприятий. Перестал понимать, есть ли вообще за неумеренной эксплуатацией персонажа сплетен я».
<…>
«Может, вам почитать вслух?»
«О, это уже подлинный разврат!» — отшутился граф и тут же сам себя одёрнул, отвёл глаза. Реплика для графа была совершенно обыденная, наверняка из тех, которую искусный в манипуляциях Гныщевич причислил бы к перечню «ну, в вашей манере».
Однако именно такого толка реплик в адрес Вени граф отчаянно избегал.
Хотя мог бы и не утруждаться.
Веня, сидевший на софе подле графа, перевел взгляд на томно свисающие с края стола деловые бумаги, которые граф разбрасывал небрежно и никогда не заботился убирать — точно не слыхал о тайне переписки или полагал ее распространяющейся только на письма, назначающие место и время свидания.
— Теперь вы, смею надеяться, хоть немного стали понимать мое положение, — тихо и с какой-то самого его удивившей озлобленностью произнес Веня.
Граф наконец соизволил поднять усталый взгляд от почти пустого стакана, где в твировом бальзаме дробились золотистые пьяные блики.
— Помилуйте, душа моя, в любом образе, хоть сколько-нибудь представленном публике, есть некая доля мифологизации, и если я недостойно позволил себе утомить вас жалобами, то...
— Я о том, что иногда приходится торговать собой. Или другими.
Промороженные, инеистые до иголочек слова продрали горло. Веня выплюнул их и почти с ужасом увидел, как граф в понимании распахивает глаза — и делается еще печальнее.
— Я бы не назвал публичные речи торговлей, разве что торговлей словом... — граф задумчиво качнул стаканом, но Веня не дал ему соскользнуть в теплое течение дискуссии с самим собой: наклонился вперед, так что челка на миг скрыла оба глаза.
— Скажите, ваше сиятельство, неужели вас удовлетворяет ваша покупка?
Он бил в незащищенное и незажившее — и отлично это знал.
Лицо графа сделалось почти растерянным. Как можно его не любить, подумалось Вене голосом Хикеракли, такого не-нашенского, такого заоблачного. Как можно обидеть графа.
Наверное, вот как он сейчас обижает?
— Душа моя, я в сотый раз приношу вам свои нижайшие извинения, я в самом деле не видел иного выхода...
Веня поднялся с софы — грациозно, легко. Тело слушалось его безупречно, и не хотелось думать о том, что вообще умело делать это тело. Он прошелся по кабинету, заставив свою тень протанцевать по высоким полкам, заросшим корешками толстых книг в тисненых переплетах — умных книг, старых книг.
«Граф, неужто вы прочли все эти книги?» — «Ах, что вы, душа моя, мне так далеко до совершенства...»
— Подобные вложения... — Веня без стеснения заглянул под тяжелый письменный стол, но бутылки с бальзамом не обнаружил. Было бы чересчур экстравагантно найти ее там, но он надеялся до последнего. — Подобные вложения должны нести какую-то выгоду, вы не находите? Насколько я помню из курса экономической теории, это главный принцип всей взаимовыгодной торговли, иначе предприятие прогорит в кратчайшие сроки.
Он выпрямился и, обернувшись — красиво, выверенно, отрепетированно, — взглянул из-под челки на бледного, в самом деле какого-то попрозрачневшего графа, сжимавшего бесполезный стакан как единственную зацепку в реальности.
— Так какой же прибыли вы хотели от меня, ваше сиятельство? — тихо спросил он. Гулкое помещение кабинета подхватило его голос, вложило в него глубину и бросило в золотистую хмарь твирова бальзама. Граф помедлил, затем глотнул Вениного голоса.
— Если вы считаете, что я делал то, что делал, исключительно с целью получения некоей выгоды, душа моя, — покаянно отозвался он, — то я, пожалуй, никудышний оратор, и господин Гныщевич зря потратил свое время, упражняясь со мной в риторике. А времени у него и без того не хватает на все общественные нужды...
— Граф, не меняйте тему, — Веня не тронулся с места, но голос его зазвучал как-то более терпко.
Граф чуть ссутулился на софе, держа перед собой стакан так, как держат свечу, одновременно надеясь разогнать мрак и боясь опалить себе брови.
— Я всего лишь хотел защитить вас, — тихо сказал он, и сам стал на миг похож на орхидею, плавную, бледную, почти поделочную, как наверченный из ткани цветок для петлицы.
Веня знал это. И от этого знания тошнота подступала к горлу, как подступила тогда, в коридоре Академии, когда граф шагнул и рассеянным взглядом сбросил с его плеч лапы двух посланных за Веней громил.
— Вы не можете защищать меня всю жизнь! — почти выкрикнул он, внезапно сорвавшись и едва не пустив петуха. И ведь сколько тренировал интонации, репетировал улыбки — и все-таки сорвался. Внутри него что-то будто раскалывалось, обнажая в трещинах фарфора и лака черную матовую глубь.
Граф печально улыбнулся.
— Душа моя, я постараюсь.
И это уже было — слишком.
Бумаги, сметенные со стола рукой Вени, вспорхнули золотцевскими голубями. Грохнула на пол чернильница, посыпались какие-то узко настриженные счета, упало пресс-папье, кажется, отколовшись по краю.
— Как вы не поймете, что не надо меня защищать! — Вот теперь Веня не сдерживал голоса и держался одной рукой за горло, точно ошейник вдруг сделался тесен. — Как вы не поймете, что я не стоил всех ваших хлопот! Вы же не слушали своих друзей, вы бы хоть сейчас послушали их! Как вы можете быть так беспечны?!
Граф молчал. Отпивал твиров бальзам, как газированную воду, и молчал до одури, до звона в ушах. Чтобы заглушить этот звон, Веня грохнул на пол подшивку какой-то переписки, да так, что под ногами вздрогнуло.
— Вы теперь понимаете, что такое — быть товаром, понимаете ведь? Но поздно, верно? Жалеете? Скажите, граф, ну! — Подлетев к софе, Веня лихорадочно вцепился в край ошейника пальцами, начиная задыхаться. Следующим наверняка пострадает стакан, за который так держался утопающий в молчании граф. — Жалеете?
— Душа моя, вам не хватает воздуха? Извольте, я открою окно. А вам бы лучше прилечь... — обеспокоился граф и все же лишился стакана. Толстое стекло фыркнуло в стороны, разбившись о стену, а Веня — в самом деле уже начинающий покачиваться в горячке — поймал и сжал опустевшую графову ладонь. Никогда прежде он себе такого не позволял — оскопистское воспитание четко диктовало границы и рамки. Теперь он на них плевал с размахом, и оставалось, пожалуй, только раздеться, чтобы окончательно пасть в глазах графа.
— Жалеете ведь!
Граф поднял взгляд и как-то остекленело улыбнулся, точно осколки изранили ему губы.
— О монополии? Монополия суть прогнившая система экономики, душа моя. Следует стремиться к коллективным формам владения имуществом, отсюда и гармония последует. Ну какая гармония, помилуйте, если все друг у друга норовят урвать?.. А общая собственность искоренит все предпосылки к стяжательству, не находите?
— Граф, вы невыносимы, — Веня снова опустился на софу рядом с ним, разом утратив все силы. Заоконная ночь вливалась в зрачки и холодом текла по костям. Зябко поведя плечами, Веня не сразу понял, что ладонь графа он по-прежнему держит. Это было все еще за рамками, но как-то уже все равно. Он теперь не имущество салона, а долгосрочное вложение, которое рано или поздно пшикнет спичечной головкой и изойдет дымом. Если, конечно, граф не намерен открыть собственный салон.
— Видите ли, душа моя, — граф рассеянно сжал Венины пальцы, согревая, и отчего-то сделалось горько, — вынужден покаяться, боюсь, мое владение словом иногда меня подводит. Я в самом деле хотел вас защитить, но ни в коей мере не намеревался ущемлять вашу свободу. Я говорил вам это раньше и говорю снова: вы мне не принадлежите, что за вздор. Как иначе я мог ручаться за вашу безопасность? Я всего лишь... обеспечил легальную базу для возможности наслаждаться вашим обществом, хотя, надо признаться, господин, с которым я вел переговоры, был довольно неповоротлив в суждениях...
Светлые глаза графа, вопреки обыкновению, уставились в пол, где кружевными платками были разбросаны неповинные бумаги.
— Меня огорчает то обстоятельство, что я все еще не могу донести до вас мотивы своих действий. Но я обещаю вам чистосердечно, душа моя, я постараюсь подобрать слова.
Веня прикрыл глаза, обмякая так, точно сам выпил весь стакан бальзама и теперь растекался по софе, как лужица чернил по дорогому ковру. Корешки умных книг об этике и Индокитае укоризненно кивали с высоких полок, уходящих вверх и смыкавшихся куполом над головой.
— У вас жар, — ладонь графа прошлась рядом со щекой Вени, огладив волной воздуха. — Вам лучше лечь. Душа моя, позволю себе заметить, что теперь, вопреки всем вашим...
Ошейник чуть сдвинулся на шее.
— ...сентенциям, вовсе не обязательно...
Веня распахнул глаза. Граф был задумчив и серьезен и будто вовсе не ведал, что творят его пальцы.
— ...продолжать соблюдать этот, безусловно, эстетически выдержанный, но не всегда удобный...
— Нет!
Веня вскочил, отбрасывая руку графа, почти расстегнувшую его ошейник, и отпрянул назад. Как пошло он себя сейчас ведет, как романно, не рубашку же ему, в конце концов, расстегивали...
Это же граф, он не опустится до такой грязи. До грязи в ошейнике.
Потому и снимал?..
Веня ощупал пряжку, державшую полоску кожи на его шее. Пальцы графа касались только ошейника. Только ошейника.
— Я снова посмел обидеть вас, — опустил уголки губ граф и поднялся с софы, не делая попыток подойти ближе. — Тысяча извинений. Смею вас заверить, что я вовсе не хотел...
— Я не сниму его, и знаете, почему? — Веня глядел точно на графа и говорил очень тихо. — Я не хочу, чтобы вы забывали, кто я и из чего сделан.
Граф совершил странное движение кистью, точно развел воздух веткой черемухи.
— Ах, душа моя, все это совершенно неважно. Ради бога, с кем мне дискутировать о поэзии, с вашим статусным обозначением или с вами?
Веня провел рукой по лбу. На пальцах осталась влага.
Графу не нужно оправдывать свои действия жаром.
— Простите, ваше сиятельство, — он улыбнулся через силу, болезненно и очаровательно, — я в самом деле нездоров. Надеюсь, мое... «статусное обозначение» не помешает вам проводить меня до комнаты?
Выходя из кабинета под руку с графом и не слушая его взволнованный щебет — кажется, о временах, которые подкосят и самых стойких, и отношении к болезни у имперских лекарей — Веня думал о том, что этот вечер он будет помнить. Несмотря на разбитый в припадке гнева стакан, несмотря на белизну щек графа и его болезненную улыбку – улыбку смертельно раненного — этот вечер следовало положить в карман, как цветное стеклышко, и вертеть в пальцах, пока не сточатся грани и углы и не останется лишь мутный теплый цвет.
Название: Росские пирожки
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: сет пирожков
Количество: 11 штук
Канон: Чума в Бедрограде; "Песий двор", собачий холод
Пейринг/Персонажи: воспитуемые из "Пёсьего двора", персонажи Чумы
Категория: джен, слэш, гет
Жанр: юмор
Рейтинг: от G до PG-13
Предупреждения: альтернативный юмор, спойлеры
Размещение: после деанона
и снова этот дефективный
второго чаю не принёс
вот хоть доехали о чайка
вестимо это не к добру
а что же волк спросил метелин
тут хикеракли загрустил
волк встретился в лесу с хэрройшем
и от занудства сам издох
ах тимофей граф улыбнулся
чтоб в наше общество войти
вам нужно о душе подумать
вот в эту баночку да да
привет я тут живой немножко
диплом успел я защитить
на колошме у гуанако
в беседе частной без штанов
помимо псов и оскопистов
нам йыха йихин подарил
той детской радости мгновенья
когда в отстойник ты залез
крути ковер крути плотнее
чтоб не торчало ничего
паскуда в дверь завкаф не лезет
придется выкинуть в окно
вот вы смеетесь над фрайдизмом
а фрайд ужасный человек
он истолкует все превратно
включая ваши сапоги
ройш бюрократ от лба до пяток
и как он с этим то живет
не может расстегнуть ширинку
запрос фалангам не подав
брованна вы опять курили
еще и выпимши пришли
ах ройш не будьте так суровы
хотите сиськи покажу
ОиК включили в гэбню ройша
и полноправно под столом
ему все ноги отдавили
служебным кодом матерясь
ОиК невинны как ягнята
какой такой визит фаланг
нет нет мы трупов не видали
нет нет на свитере не кровь
Название: Революционные порошки
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: сет порошков
Количество: 19 штук
Пейринг/Персонажи: воспитуемые из "Пёсьего двора"
Категория: слэш
Жанр: юмор, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: канонная смерть персонажа, альтернативный юмор, СТРАДАНИЯ, спойлеры
Краткое содержание: о любви в разных проявлениях и о Революции
Размещение: после деанона
метелин едет на метелипо жуткой грязи мостовой
а вслед ему кричит гныщевич
постой
скажи мне тавры так же грубы
как их безжалостный акцент
нет нет гныщевич изменился
в лице
гныщевич клялся будто в спальне
важнее ловкость не машстаб
а плеть вошел и дверку запер
фап фап
гныщевич шляпу очень любит
он с этой шляпой давний друг
её у графа принимает
из рук
закрывшись в комнате навеки
слегка верёвками шурша
граф вяжет узел чтоб осталась
душа
лежит в гробу спокойный веня
и сотни белых орхидей
картины не могу представить
мертвей
*из монологов уже седого, но ещё живого Хикеракли*
я жду я верю он вернётся
откроет дверь устроит гам
и будет рыж как будто этот
бальзам
расстрел охрана петерберга
кошмар казармы камертон
смешалось все а мне так нужен
лишь он
был юный тощий рыжий тимка
но в дело революций влез
необратим теперь взросленья
процесс
не спавший восемь суток точно
печальный тимка обречён
потерян в тусклом свете камер
и тон
*история про Сашу, который смог*
почто метелин саша умер
не смог заткнуть дурную пасть
зато в учебники потом смог
попасть
*о поисках истинного предназначения*
не слушал дедушкин совет ты
совет не слушал и отцов
и стал ты всё же очень клёвый
скопцов
я вижу свет я вижу выход
печален полупихт вполне
но выход вижу этот только
в вине
и сам с собою хикеракли
не зли не спи своим не ври
не присоветуй им родимый
херни
и все истоки революций
остались резко не у дел
а хэр родименький наш костя
успел
мы вам построим на болоте
наипрочнейшую тюрьму
по плану графику но не по
уму
на колошме когда-то тихо
блестела золотая рожь
но вот тюрьму решил здесь строить
хэр ройш
струятся реки красной крови
и всё растёт её приток
но белым белым остаётся
цветок
зачем же умерли зачем мы
затем что шли мы до конца
и революции отдали
сердца
Название: Чумные порошки
Автор: ОК Альфина и Корнел
Бета: ОК Альфина и Корнел
Форма: сет порошков
Количество: 16 штук
Пейринг/Персонажи: персонажи Чумы
Категория: джен, слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: от G до PG-13
Предупреждения: альтернативный юмор, спойлеры
Размещение: после деанона
когда гошкá слегка взбесилсякогда андрей сошёл с ума
то это значит в бедрограде
чума
вот как же он меня блядь бесит
не в глаз ему так сука в бровь
вот так максим и представляет
любовь
с табличкой скидка распродажа
сидят красавцы гордецы
плотней спиной к стене прижавшись
скопцы
хлысты везде с собой таскают
студентов делают в заик
знакомьтесь эти два с истфака
ОиК
колёса кресла и газета
а из колонок дебюсси
обычное такое тавра
такси
сергей корнеич восклицает
запальчив громок и упрям
мы разнесём все юбилеи
к хуям
фонарь отмычки злые мысли
чума спасенье от неё
вот гуанако и его всё
шмотьё
ГЕ красивый хоть и старый
блестит призывно парой глаз
студенты сразу же впадают
в экстаз
не помнит цвет волос и голос
с утра болит его бошка
знакомьтесь милые знакомьтесь
гошкá
ГЕ куда же подевался
с тоской молевич вопрошал
гошкá в полголоса ответил
ебал
печален таврский брат наш бахта
печаль его неглубока
абсурд велик болит у бахты
рука
как там на личном у андрея
гошкá включивши свой сарказм
лишь с пёрышками он получит
оргазм
нахмурил брови сонный дима
ОиК отдельно и живьём
ну нет живые они только
вдвоём
ну где же где же святотатыч
вернись отпразднуем травой
вернись пожалуйста вернись ты
живой
ГЕ прекрасный окрылённый
как гриф грифон или икар
не держат крылья к сожаленью
удар
печальный солнечный апостол
как будто символ всех детей
с тетрадкой к стеночке прижался
андрей
голосовать!
-
-
03.11.2014 в 21:46-
-
03.11.2014 в 22:30-
-
03.11.2014 в 23:02